Джентльмен не должен говорить подобные вещи леди, и все же… его искренность пришлась ей по душе.

Подозревать человека в том, что нравишься ему, взвешивая каждое его слово и взгляд как знак доказательства этого, было гораздо большим испытанием для нервов, чем простое признание этого факта. Теперь ей не придется гадать, не было ли в их разговоре какого-то тайного подтекста. Они могли говорить открыто и без опасений, зная, что не подходят друг другу.

Кейт взяла стакан.

— Сколько у вас сестер, мистер Стерлинг? И есть ли у вас братья, или вы прискорбно одиноки, как наш Себастьян?

У нее еще будет время позже, чтобы побеседовать с мистером Блэкширом, а пока стояла задача сделать пребывание новых для их дома гостей непринужденным. Когда же они распрощаются и довольные гостеприимством Уэстбруков уйдут, она наберется смелости, чтобы поговорить с родителями о леди Харрингдон.

— Ты совершеннолетняя. — По рубленым бесстрастным фразам Кейт могла судить, что мама чувствует себя задетой. — Если бы ты пришла к нам и сказала, что тебе сделали предложение и ты хочешь выйти замуж, мы бы не смогли помешать твоему браку, несмотря на свое отрицательное отношение к твоему избраннику. Думаю, это правило применимо и в вопросе твоего решения относительно предложенной должности. — Ни единого признака напряжения на ее лице, в позе, в руке, в которой мама держала блюдце с чашкой. — Мы с твоим отцом можем лишь выразить наши сомнения по поводу вашего соглашения — и, поверь мне, выразим, — но решение в итоге принимать тебе.

Кейт положила руки на подлокотники кресла и сжала пальцы. С равнодушным родителем было бы легче иметь дело, или с тем, кто устроил бы шоу из своих эмоций, чтобы вызвать у отпрыска чувство вины, но мама, несмотря на прошлый опыт драматической актрисы, презирала подобные сцены. Как бы она ни была рассержена или обижена, она всегда в первую очередь руководствовалась разумом. По этой причине дети Уэстбруков еще острее переживали чувство вины, когда обижали или сердили ее.

— Я еще не решила, соглашаться или нет на эту должность. Но хотела бы побывать на некоторых из приемов, если удастся, чтобы посмотреть, кому меня представят.

О возможности очаровать герцога пока лучше помалкивать.

— Я не понимаю, Кейт. — Папа облокотился о спинку кресла, в котором сидела мама, как он любил это делать, когда семья собиралась в гостиной. Все гости разошлись, кроме мистера Блэкшира, который переворачивал страницы нот для Би за фортепиано. — Ты же знаешь, какие у тебя родственники со стороны Уэстбруков. Они составили ложное, несправедливое мнение относительно характера твоей мамы, основанное лишь на том, что она выступала на сцене, и сегодня, спустя двадцать три года, предпочитают, придерживаться этого мнения. Зачем тебе искать расположения таких людей?

Кейт хмуро уставилась на ладонь своей правой руки и разжала пальцы, затем снова сжала их. «Нет, я совсем их не знаю. Потому что ты никогда ничего не рассказывал о них, кроме того, что они обошлись несправедливо по отношению к маме. Но одно это не характеризует их в полной степени. Если бы характеризовало, ты бы не хранил все те письма.

А я ищу их благосклонности, потому что не могу себе позволить быть такой гордой, как ты. Ни одна из ваших дочерей не может».

Роуз сидела на диване и вышивала, подсознательно покусывая нижнюю губу. После того дня, когда ее шелк для вышивания был завязан на узлы, она больше не сообщала о проделках своих одноклассниц, но, возможно, просто скрывала.

Кейт заставила себя выпрямить спину.

— Мне хотелось бы, чтобы наши родственники Уэстбруки обладали непредубежденным умом, чтоб увидеть, что женщина — хоть в прошлом и актриса — способна быть добродетельной леди. То, что они этого не поняли до сих пор, свидетельствует не о злом умысле или злой воле, а об отсутствии воображения. Об отсутствии смелости, которая позволила бы им избавиться от жестких рамок условностей и принимать решения самостоятельно.

И они наша семья.

Но как сказать о лорде Харрингдоне и вдове, когда Кейт не знала, как и начать.

— Допустим, что я мог бы согласиться с этим пунктом, все же не понимаю, что подвигло тебя искать с ними связи. — Отец, как обычно, загорелся вести дебаты. — Я надеялся, что мы научили тебя ценить непредубежденность, воображение и независимость мысли выше внешней влиятельности, которую олицетворяют лорд и леди Харрингдон.

— Вы говорите о леди Харрингдон? — Виола обернулась через спинку дивана, на котором сидела, и отложила в сторону книгу. Ее нисколько не заинтересовало описание графского дома, которым Кейт и ограничила свой рассказ о вчерашнем визите. Сейчас, очевидно, вырисовывался более интересный предмет разговора. — Что она сделала? Обещала милостиво кивать тебе, когда будешь проходить мимо, если отречешься от нашей матери?

Теперь все члены семьи были посвящены в суть разговора, включая мистера Блэкшира. Он взглянул на Кейт. Изгиб его бровей выражал сострадательную озабоченность. По крайней мере именно так она это и воспримет, чтобы укрепиться в мысли, что имеет рядом понимающего союзника.

— Она не просила меня ни от кого отрекаться. — Кейт вновь переключила внимание на родителей. — Я посылала ей поздравления по всем случаям, которые считала подобающими, и наконец она пригласила меня прийти с визитом. Я подумала, что она хочет оказать нашей семье какую-то услугу. И графиня предложила вывозить меня на приемы и представлять своим знакомым, чтобы я могла понять, что значит быть компаньонкой, и решить, насколько мне это подходит.