— Но ты все равно винишь себя. — Ни сочувствия, ни осуждения. Она просто констатирует факт.

— Мне не следовало трогать его с места. — Воспоминания нахлынули на него, и в душу снова заполонили тоска и бессилие. Крики, запахи, сокрушительное отчаяние. — Он был ранен во время кавалерийской атаки, ему повредили позвоночник, и… — Он опять втянул в себя воздух, на этот раз шумно, с натугой, как будто вынырнул после долгого сидения под водой. — И он не умер. Пока я не нашел его, он несколько часов лежал на земле среди трупов и мучился от жутких болей.

Он покосился на нее. Все тот же бесстрастный взгляд. Можно поверить, будто она слышала подобные истории каждый раз, когда укладывала в постель очередного любовника.

— Была ночь. Я вымотался до крайности, я не смог уговорить санитаров, чтобы его доставили в госпиталь. Я потерял надежду, что кто-нибудь поможет ему, поэтому я отнес его сам, и… В общем, я еще сильнее навредил его позвоночнику. Когда хирург осматривал его, Толбот уже не мог двигать ни рукой, ни ногой.

Сейчас она должна попытаться оправдать его: «Любой бы на твоем месте так поступил. Ведь у него не было никакой надежды». Однако не раздалось ни звука, он слышал только ее мерное дыхание.

И еще раз да поможет ему Господь: он только сейчас понял, как сильно надеялся на то, что она облегчит его совесть сочувствием и примется горячо уверять, что его самобичевание не имеет под собой почву.

Однако ничего такого не случилось. Истина глухо застучала внутри его, как подводный колокол: она, как и он сам, не может простить его.

— Продолжай, — сказала она, потому что по его лицу догадалась, что это еще не все.

Он еще раз набрал в легкие побольше воздуха, чтобы нырнуть в океан воспоминаний.

— Я таскал его по разным полевым госпиталям, потому что думал… я ужасно устал, я плохо соображал. Я надеялся, что какой-нибудь хирург даст мне другой ответ. Я не хотел сдаваться.

— Потому что ты знал, что у него жена и ребенок.

— Да.

— И потому, что ты надеялся исправить вред, который нанес ему, когда поднял с земли.

— Да. — Его голос прозвучал хрипло и сдавленно, точно так же, как в ту ночь. Воспоминания когтями вцепились в него и тащили назад: он опять ощутил во рту сухость из-за многочасовой жажды. — А главное, потому что я пообещал ему, что все будет хорошо, и он поверил мне.

— Как все закончилось? — Спокойная и абсолютно равнодушная, как капрал, допрашивающий пленного.

— Я ничем не мог помочь ему. — Снова то чудовищное чувство собственной бесполезности, беспомощности. — Я даже не смог достать ему опия. Я просто таскал его по госпиталям, лишь продлевая его муки. В конце концов он стал умолять, чтобы я пристрелил его.

Она на короткое время задумалась, осмысливая услышанное.

— И ты оказал ему эту услугу?

— В нашем полку не было ружей. Мне пришлось бы воспользоваться мушкетом, а для меня… — «Для меня имело значение, как убить человека». — И я действовал руками.

Опять молчание, причем настолько долгое, что он повернул голову и посмотрел на нее. Единственным признаком задумчивости была изогнутая бровь.

— Покажи мне.

Господь всемогущий! Худший поступок в его жизни, а ее интересуют технические детали. Зачем ей это? Чтобы живее представить всю картину или чтобы воспользоваться этим знанием, если возникнет такая надобность.

Не важно. Он принял решение открыться ей, хотя мог бы дождаться встречи с теплой, душевной женщиной. Терпеливой и жизнерадостной. В ней же он этих качеств никогда не обнаружит.

Он взял ее руки, положил их на свою шею.

— Здесь есть вена, — сказан он, передвигая ее большой палец. Она сосредоточенно разглядывала расположение рук. — Если нажать на нее, можно перекрыть кровоток. И тогда наступит конец.

Ее взгляд переместился на его лицо. А руки остались там, куда он их положил. Мгновение казалось, что она может… А будет ли он сопротивляться, если она решится? Может, сдаться окончательно, позволить ей навсегда освободить его от земного бремени?

Однако она ничего не сделала. Она убрала руки с его шеи и, сложив их вместе, подсунула под щеку. И не произнесла ни слова.

Зря он ей рассказал. Вернее, ему надо было уже давно рассказать ей все. До того, как он впервые прикоснулся к ней и переспал с ней.

— Скажи что-нибудь, Лидия. — Слова прозвучали жалобно, но он не смог быть бесстрастным. Лежа рядом с ней и не догадываясь о ее мыслях, он чувствовал себя обломком, который мотается по бескрайнему морю. — Я не умею читать твои мысли. Я не знаю… я не представляю, что ты хочешь. То ли ты хочешь, чтобы я… — «Помог тебе одеться и нанял кеб, который отвез бы тебя домой. Или попросил прощения за то, что спал с тобой. Или заткнулся и заснул».