С замиранием сердца глядя на незамутненную сторону клинка, где теперь вместо купола отражался его собственный глаз, Даймон поражался тому, какая удивительная тайна открылось ему в коридорах орочьего звездолета. Общение с разумом, заключенным в закаленной стати, оказывается возможным! И происходит это в стремительном бою, на пределе концентрации силы и воли… Вероятно, на границе жизни и смерти.

— Спасибо тебе, Могильщик. За твое умение, за твою силу. Без тебя я никто. Твоя помощь бесценна. Я твой должник. Я сделаю все, что ты попросишь.

… напои меня!..

— Нам нужно убираться отсюда, — произнес адмирал, заставив Даймона оторваться от завораживающего блеска клинка. — У нас есть какое-то время, пока орки разберутся, что к чему.

Лишенный управления звездолет скрылся за алыми скатами, загородившими край Ковчега. А в следующий миг оттуда донесся взрыв, и багровая вспышка сверкнула над грядой.

— Вспышка правильного цвета, — процедил сквозь зубы Ганнибал.

Он попытался встать, но тут его лицо побелело сильнее обычного. Глаза закатились, и адмирал рухнул на бетон.

Даймон бросился к нему, совершенно не представляя, что делать, ибо адмирал выбрал самый неудачный момент, чтобы терять сознание. Хотя все орки бежали в сторону взрыва и посадочная площадка их пока не интересовала, все равно нужно было скорее убираться отвода.

— Прошу вас, очнитесь! — Он тормошил адмирала но все бесполезно. Тогда Даймон вновь, как на звездолете, перекинул его безвольную руку через свое плечо, обхватил поясницу. Встал. Поднял голову.

Перед ним, тихонько подвывая антигравами, висела туша патрульного бота. Вороненая обшивка тускло поблескивала на солнце. Безразличное дуло носового пулемета смотрело прямо в чумазое лицо Зверолова-младшего.

Тревожное беспокойство не отпускало Серафиму на протяжении всего времени, что она провела возле решетки. Более остального ее угнетали мысли о тех, кто ушел в стан врага. Неизвестность тяготила, каждая минута растягивалась в час. Она вспомнила слова юноши о том, что пребывать в неведении есть одна из самых мучительных пыток, которая существует на свете, и была вынуждена с этим согласиться.

Первое время Нина Гата долго стояла рядом с ней, изображая немой укор. И хотя этот укор имел довольно жалкий вид, он сыграл свою роль, и Серафима вновь задумалась, правильно ли она поступила, выпустив на свободу пленника. Уставший стоять Антонио присел на край топчана, предварительно поинтересовавшись, не желает ли присесть кто-нибудь из дам. Серафима отказалась, потому что не могла сидеть на месте. А Нина Гата неожиданно ответила:

— Вместо грязной лежанки предложи-ка сигарету. Следующие пять минут сиятельная дочь с удивлением наблюдала, как два самых непримиримых противника ее свиты мирно курили и о чем-то негромко переговаривались.

Не успели сигареты потухнуть, как за решеткой качнулись кусты. Первым вернулся Думан, который буднично нес под мышкой завернутую в ткань святыню. Серафима с трудом подавила в себе желание броситься к нему, настолько велико было ее счастье.

Думан выглядел уставшим, его доспехи были забрызганы темной кровью. Он вошел в темницу и, преклонив голову, протянул ихор сиятельной дочери.

— Ваша отвага останется в летописях Союза, благородный рыцарь… — произнесла Серафима.

— Это лишь ничтожная часть того, что я готов сделать для вас и государства.

Снова оказавшись в ее руках, шар вдруг напомнил девушке последний разговор с Игнавусом. Ведь советник обещал рассказать, как применить ихор. Серафима надеялась на его помощь и жила этой надеждой. А теперь, когда он оказался врагом и убийцей ее матери, стало ясно, что помощи не будет. И опять вся ответственность легла на ее плечи. Счастье померкло.

— А где мой брат? — спросил Думан, оглядываясь.

Серафима уже открыла рот, чтобы ответить, когда снаружи раздался гул двигателей. Сиятельная дочь выглянула из темницы.

На крошечную площадку перед пещерой, ломая ветви, опустился патрульный бот. Большой и черный, с обтекаемым фюзеляжем и кучей оружия, направленного на людей. Недокуренная сигарета вывалилась у Антонио изо рта, служанки задрожали всем телом. Нина Гата изрекла то, чего только от нее и можно было ожидать:

— Так я и думала, что мерзавец приведет к нам своих ублюдочных друзей.

Немного бесцеремонно отодвинув Серафиму в сторону, Думан вышел из пещеры и встал перед решеткой, словно собираясь загородить собой всех. Он глубоко вдохнул, включая источники и концентрируя волю…

В нижней части борта открылось отверстие. Думан приготовился нанести удар, ожидая чего угодно. Даже самого Натаса. Но вместо сенобита на траву спрыгнул Шахревар.

— Ты принес? — быстро спросил он крестоносца.

— Да, — заторможенно ответил Думан, еще не переключившийся… не осознавший, что боя не будет.