— Простите… — смутилась девушка. — То есть прости. Она тут же вспомнила о гибели собственной матери.

— Я сказал что-то не так? — озабоченно спросил юноша, не поднимая глаз.

— Нет… Все хорошо. Значит, вы жили с отцом?

— Да, он меня вырастил. Он обучал нас с братом ловле зверей. Мы потомственные звероловы. Наши предки и предки наших предков занимались только этим.

— А зачем вы ловите животных? — Ей было трудно продолжать диалог, потому что воспоминания о Фрее не отпускали.

— Ну… — замялся Даймон. — Чтобы продавать. Людям нравится держать дома пушистую кошку или поющую птицу.

Он замолчал и вдруг произнес:

— Ты очень грустная.

— Нет, — ответила она. — Это только так кажется.

— Не кажется. Я чувствую твою грусть. И она похожа на мою, которую я испытал, когда погиб отец…

Он приблизился к решетке и впервые взглянул на сиятельную дочь — нерешительно и коротко, словно боялся обидеть ее. Затем уставился куда-то в сторону и свистнул — негромко и мелодично. Девушка не успела опомниться, как в сумрачном воздухе захлопали крылья, и на ее плечо опустилась дивной красоты птица — та, что пела среди темных деревьев.

— Это ты сделал? — удивилась Серафима, разглядывая птицу. Перья щекотали шею и забирались в ухо, но это было скорее приятно, чем доставляло неудобство.

— Почеши ее под клювом, — посоветовал Даймон, держась за решетку. Стальной прут рассекал его лицо на две половины.

С опаской глядя на птицу, сидевшую на плече, Серафима провела ноготком по розоватому пушистому зобу. И в ответ раздалось громкое пение, нарушающее покой святой долины. Серафима от неожиданности вздрогнула, затем с удовольствием засмеялась. Она наблюдала, как вздувается грудь птицы, как раскрывается клюв, из которого льется песня. Даймон тоже улыбался, но только смотрел не на птицу, а на девушку. Он любовался ее ликом и был счастлив, что сумел хотя бы на время изгнать грусть из сердца девушки.

Пение продолжалось недолго. Наголосившись вдоволь, птица вспорхнула с плеча Серафимы и исчезла в вечернем воздухе. Девушка проводила ее с улыбкой.

— Как я могу помочь тебе, Даймон?

— Наверное, никак.

— Я обладаю некоторой властью. Небольшой, правда, но ее хватит, чтобы ходатайствовать перед судом.

— Это все бессмысленно.

— Почему?

— Мир людей скоро обрушится.

Словно невидимый поток воздуха оттолкнул Серафиму от решетки.

— Откуда тебе известно об этом? — настороженно спросила она.

Юноша пожал плечами. Легко и непринужденно, будто подросток.

— Какая разница! — ответил он. — Беда в том, что это случится непременно.

— И все же — откуда? — повторила Серафима, испытывая после слов юноши неприятный озноб.

— Я видел звездолеты, заполонившие небо. Я видел армии, покрывавшие бесконечную равнину. Я слышал неистовую речь Натаса. Орков невероятно много, они сильны и коварны. Людям не удержать границу.

— Быть может, это был сон?

— Мне бы очень хотелось, чтобы это был сон. Но, к сожалению, это была кошмарная явь.

— Хорошо. Даже если ты видел бессчетные армии, то у нас есть кому им противостоять. Человеческий флот могуч. Он сдержит любой натиск орков.

— Я ничего не знаю о флоте. Я знаю, что мир людей падет. И сказало мне об этом дерево на заброшенной станции. Дерево, которое видит будущее.

— Иггдрасиль? Вселенское древо?

Безумие юноши внезапно сделалось для нее ясным и очевидным. И она вдруг поняла, что он все-таки дикарь и, вероятнее всего, убийца, пусть даже такой притягательный. Ей захотелось немедленно уйти — подальше от него и страшных слов.

Но она осталась. Покойная мать наставляла в любых обстоятельствах быть терпеливой и вежливой. «Даже когда твой воздушный катер объят пламенем и стремительно мчится к земле, — говорила она, — даже тогда нужно быть вежливой с соседом по креслу». И Серафима предприняла еще одну попытку, чтобы поговорить с опасным пленником.

— Что еще тебе поведала Иггдрасиль? — спросила девушка, ощущая себя доктором в клинике для душевнобольных.

— Что бог Десигнатор мертв.

Ее пронзило, словно электрическим разрядом.

Юноша не гадал, не предполагал. Он говорил убежденно, словно собственными глазами видел ихор, тайно хранимый от всех…

— Бог покинул людей, а потому у нас нет защиты перед чернью. Иггдрасиль сказала, что в этой войне людям не суждено победить. И род человеческий окажется на грани гибели.

Она больше не могла здесь оставаться. Доктор из нее не получился.

— Извини… Даймон. Я вспомнила, что должна немедленно идти. Мне нужно…

— Подожди… — взмолился он. — Послушай! Со мной был меч по имени Могильщик. Его забрали паладины, но, мне кажется, он им не нужен. Ты можешь найти мой меч? И сохранить его у себя до времени.