– Давай, – подбодрила меня Ритка. – Предоставляю тебе честь первооткрывательницы.

Я откинула крышку, и мы увидели старую полуистлевшую ткань, в которую было завернуто содержимое ларца. Ритка не утерпела и, брезгливо морщась, принялась быстро разматывать тряпку. Ее разочарованный вздох подтвердил мои предположения: в ларце хранились бумаги. У Ритки еще теплилась надежда, что это только маскировка и у ларчика имеется второе дно, но после тщательного осмотра мы убедились: бумаги – его единственное содержимое.

– И из-за этого отправили на тот свет бедного библиотекаря? – возмущенно вопила Ритка, потрясая в воздухе плотно свернутым в трубочку свитком.

Я отобрала у нее бумаги, опасаясь, что она их просто разорвет.

– Надо посмотреть, что это за бумаги. Вдруг это план? – сказала я, чтобы немного утешить подругу, сама ни минуты не веря в подобную возможность.

– Как же! Наверняка какие-нибудь душещипательные вирши, которые пылкий поклонник посвятил этой красотке на портрете и ключик вручил, мол, захочешь прочесть о моей любви – бог тебе в помощь и лопата в руки.

– Не кощунствуй! – упрекнула я и осторожно развернула пергамент.

Нет, любовных стихов там не было. А было нечто совершенно невероятное: несколько страниц, исписанных красивым почерком. Текст был явно на латинском, в котором мы обе ничего не смыслили.

В дверь осторожно постучали. Ритка крикнула: «Входите!» так быстро, что я не успела убрать рукопись со стола. Дверь приоткрылась, и в нее протиснулся Марк. Выражение лица у него было виноватым, глаза с немым обожанием смотрели на Ритку.

– А, это ты, – разочарованно протянула она.

Марк уловил интонацию, и его лицо сморщилось, как от боли.

– Мадемуазель Рита, вы не забыли о своем обещании? – робко напомнил он.

– О каком еще обещании? И запомни: меня зовут Рита. Просто Рита без всяких этих мамзелей, ясно?

– Да, ма… Рита. – Марк покраснел, мне стало его жалко.

– Что ты ему обещала? – спросила я.

– Портрет он мой хотел нарисовать. Договорились на сегодня позировать. Кто же знал, что все так выйдет? Может, прогнать его? – спросила она по-русски.

– Оставь. Пожалей ребенка.

– Тоже мне ребенок. Всего на год младше меня. Ладно, пусть подождет. Сначала – рукопись. А кстати, ну-ка, Марк, иди сюда! – позвала она парня.

Марк подошел поближе.

– Посмотри-ка сюда, – приказала Ритка, указывая на рукопись. – Ты мне вчера лепетал что-то насчет того, что учишься в университете. Если не соврал – сможешь определить, что это такое.

Марк мельком взглянул на листы пергамента и сказал, даже не притрагиваясь к ним:

– Это страницы из Евангелия. Очень редкий экземпляр. Не позднее тринадцатого века. Удивительной сохранности.

Он вопросительно посмотрел на нас. Я догадалась, что он хотел спросить, откуда у нас бумаги, имеющие музейную ценность, но так и не решился задать этот вопрос. Его деликатность вызвала мое уважение. И чего Ритку все время тянет на каких-то сволочных типов? Вот Марк, другое дело, а ей хоть бы что!

– Ну это ж надо так лопухнуться! – тем временем причитала Ритка. – Знай я, что в этом ящике, сама лично доставила бы его Чухутину! Ему давно пора грехи замаливать!

– Подожди ты расстраиваться, – покачала я головой. – Тут что-то не так. Подумай, зачем закапывать в землю библейские тексты и почему ключ оказался в медальоне с изображением девушки?

– Да мало ли на свете чудаков? Какая разница, зачем, если нам от этого никакой пользы?

– Разница есть, – настаивала я. – В библиях я не разбираюсь, равно как и в латыни, но вот с ларцем явная нестыковка – он вовсе не тринадцатого века, его изготовили гораздо позднее.

– Ну и что?

– Не знаю, но кому-то столетия спустя понадобилось спрятать несколько разрозненных страниц. Я правильно поняла? – обратилась я к молчавшему Марку. – Эти страницы идут не подряд?

– Нет, – ответил Марк. Он разложил страницы на столе, внимательно просмотрел текст и минуту спустя уложил их в правильном порядке. – Вот так они располагались в оригинале. Эти шесть страниц, – он показал на стопку в центре, – идут подряд, а первая и последняя – нет. То есть между первой страницей и основным текстом не хватает несколько листов. То же самое можно сказать и о последней.

– Короче, мусор. Можно, конечно, попытаться продать их какому-нибудь коллекционеру как раритет, но уж больно они неаккуратно написаны. Вон, буквы так и скачут: то большие, то маленькие. Не могли ровненько написать?

Я еще раз посмотрела на текст. Ритка верно заметила: некоторые буквы и в самом деле были крупнее остальных, причем это было не в начале предложения, как у нас принято, а в произвольном порядке. Иногда даже в середине слова. Но так было не на всех страницах. Только на первой и последней.