— О Джон! — воскликнула миссис Торнтон и приподняла его голову.

На его лице застыло такое холодное, бледное уныние, что на мгновение ей показалось, что это выражение — предвестник смерти. Но как только жесткие черты его лица разгладились, лицо приобрело естественный цвет и она увидела, что он снова пришел в себя, все мирские огорчения превратились в ничто перед осознанием великого благословения в том, что он просто находится рядом с ней. Она возблагодарила Бога за это, и только за это с таким рвением, которое рассеяло все мятежные чувства в ее душе.

Ему не хотелось говорить. Но он подошел к окну и распахнул ставни, впустив красноватый свет восхода в комнату. Но ветер дул с востока. Погода вот уже несколько недель стояла пронизывающе холодная. В этом году не будет спроса на легкие летние товары. Не стоит надеяться на возрождение торговли.

Разговор с матерью послужил для мистера Торнтона большим утешением, он убедился, что, как бы впредь они ни умалчивали обо всех тревогах, все же они понимают чувства друг друга и живут если не в гармонии, то, по крайней мере, не в разногласии друг с другом. Муж Фанни рассердился на Торнтона из-за его отказа поучаствовать в спекуляции и, хотя имел такую возможность, отказался помочь ему наличными, которые в действительности приберег для своих собственных рискованных операций.

В конце концов мистеру Торнтону оставалось сделать только то, чего он опасался уже много недель. Ему пришлось оставить дело, которым он так долго занимался, добившись большого уважения и успеха, и подыскивать должность подчиненного. Фабрика Мальборо и смежный с нею дом были в долгосрочной аренде. Их, должно быть, снова сдадут в аренду. Мистеру Торнтону незамедлительно предложили выбрать должность. Мистер Хэмпер был бы только рад заполучить его, надежного и опытного, в партнеры к своему сыну, для которого он открывал дело с большим капиталом в соседнем городе. Но молодой человек был недостаточно сведущ в коммерции и совершенно безграмотен в том, что касалось любых других обязанностей, кроме получения денег, и проявлял жестокость как в удовольствиях, так и в наказаниях. Мистер Торнтон отказался разделить партнерство, которое нарушило бы некоторые его планы, пережившие утрату состояния. Он бы скорее согласился стать только управляющим, обладающим определенной властью и не имеющим отношения к деньгам, чем связался бы с тираническими наклонностями богатого партнера, с которым он бы поссорился через несколько месяцев.

Поэтому он выдержал с полным смирением новости с биржи об огромном богатстве, которое его зять получил благодаря дерзкой спекуляции. В течение нескольких дней об этом только и говорили. Успех сопровождался непомерным восхищением. Мистер Уотсон оказался мудрее и дальновиднее всех.

Стоял жаркий летний вечер. Эдит дважды заходила в спальню Маргарет: сначала в домашнем платье, а потом уже одетая к обеду. В первый раз в комнате никого не оказалось. Во второй раз Эдит застала там Диксон, которая раскладывала платье Маргарет на кровати, но самой Маргарет не было. Эдит пребывала в нетерпении:

— О Диксон! Только не эти ужасные голубые цветы к этому матово-золотистому платью. Что за вкус! Подожди минуту, я принесу тебе несколько цветков граната.

— Это не матово-золотистый цвет, мэм. Это соломенный цвет. И голубой всегда подходит к соломенному цвету.

Но Эдит принесла яркие, алые цветы прежде, чем Диксон успела ей что-то возразить.

— Где мисс Хейл? — спросила Эдит, примерив украшение. — Не представляю, — продолжила она раздраженно, — как моя тетя разрешает ей бродить по Милтону! Я всегда боюсь услышать, что в этих ужасных местах, в которые Маргарет заходит, она столкнулась с чем-то ужасным. Я бы никогда не осмелилась гулять по этим улицам без слуги. Они не годятся для леди.

Диксон все еще была обижена на то, что пренебрегли ее вкусом, поэтому ответила довольно резко:

— По-моему, неудивительно, когда я слышу, как много дамы говорят о настоящих леди… когда они сами такие робкие, хрупкие и утонченные… я говорю, по-моему, неудивительно, что больше на земле нет святых…

— О Маргарет, вот и ты! Я так тебя ждала. Но как твои щеки раскраснелись от жары, бедная девочка! Только представь, что сделал этот скучный Генри. Он преступил все границы, хоть он и мой деверь. Как раз когда мой вечер был так прекрасно подготовлен — именно для мистера Колтхерста, — пришел Генри с извинениями, это правда, и, воспользовавшись твоим именем для отговорки, спросил меня, может ли он привести того мистера Торнтона из Милтона — твоего арендатора, ты знаешь, — который сейчас находится в Лондоне по каким-то юридическим вопросам. Это нарушит количество гостей.

— Я откажусь от обеда. Я не хочу обедать, — сказала Маргарет тихо. — Диксон может принести мне чашку чая сюда, и я спущусь в гостиную к тому времени, как ты подойдешь. Я в самом деле буду рада прилечь.

— Нет, нет! Так не пойдет. Ты и правда выглядишь немного нездорово, но это просто из-за жары, и мы не можем обойтись без тебя. Опусти цветы немного ниже, Диксон. Они так ярко пламенеют в твоих черных волосах, Маргарет. Ты знаешь, мы рассчитывали, что ты побеседуешь о Милтоне с мистером Колтхерстом. О! Ну конечно! Этот человек, мистер Торнтон, тоже приехал из Милтона. Думаю, в конце концов все обернется к лучшему. Мистер Колтхерст сможет расспросить его по всем интересующим вопросам, и будет забавно услышать в следующей речи мистера Колтхерста в палате, как он объединит твои впечатления о Милтоне и познания этого мистера Торнтона. Да, пожалуй, это удачная идея Генри. Я спросила его, не будет ли стыдно за этого человека. И он ответил: «Нет, если у тебя есть здравый смысл, сестричка». Надеюсь, он способен выговаривать все звуки, что редко можно ожидать от даркширца, а, Маргарет?