Губин Дмитрий
Шрифт:
Я с идеями Фоменко и Дугина знаком. И, к сожалению, должен включить их не в основной, а в дополнительный список – любопытных ложных идей (весь Дугин, по большому счету, исходит из того, что Москва есть Третий Рим. Интересно, что бы он написал, когда бы родился не в России, а в Пакистане?). И то, что самые яркие научно-популярные книги российских авторов содержат ложные, с моей точки зрения, идеи – для меня тоже показатель.
В современной России вообще случился сдвиг по фазе. Научно-популярная литература не открывает устройство мира, а уводит от открытия; художественная же литература не создает новые миры, а занимается публицистикой. Быков с его «ЖД» и «Списанными», Сорокин с «Сахарным Кремлем», Пелевин с «Песнями Пигмеев Пиндостана» – чистейшей воды политические памфлетисты (которым в наши дни заказано место в периодике, занимающейся не журналистикой, а, скорее, потребительскими обзорами, будь то потребление политики, искусства или, там, дамских сумочек).
И вот это, дамы и господа, и есть сегодняшняя российская реальность. В которой нет ни читателей, ни писателей и в которой жажда познания сводится к информации о новых коллекциях, а также о скидках и распродажах.
Кое-кого, понятное дело, такое положение злит и бесит – но нас таковых, судя по тиражам науч-попа, на всю страну наберется хорошо если пять тысяч.
Так что остается либо ждать, когда остальные в своем потреблении нажрутся, либо мечтать, что шоппинг-молл прогорит, либо – как сейчас я – заказывать через интернет свежую книгу научного обозревателя «Вашингтон пост» Малкольма Гладуэлла о принципах распространения идей вкупе с «Джихадом. Экспансией и закатом исламизма» Жиля Кепеля да «Историей велосипеда» Дэвида Херлихи.
Присоединяйтесь.
2010
Часть 3
Практические экзерсисы. Избранные места из разных мест
Фабрика чудес
Из Москвы в Питер на выходных приехали знакомые знакомых: покупать землю под Стрельной. У них – они многозначительно переглядывались – есть информация, что Путин после президентского срока переедет в Стрельну, как Ельцин в Барвиху.
Меня им рекомендовали как знатока Петербурга. Узнав, что в ценах на землю я небольшой специалист, они загрустили, но услышав, что одну квартиру в Петербурге собираюсь продавать, воспряли и немедленно потребовали показать. Не понравилась: «в старом доме». Очень радовались назначению питерца Зубкова премьер-министром: переедет Путин или нет, но при продлении питерской линии в Кремле земля у Константиновского дворца будет дорожать.
С собой стрельнинские помещики прихватили отпрыска, студента: он учится на таможенника-юриста, о чем родители с гордостью повторили раз пять. «Понимаешь – наш человек в Гаване!». Им эта шутка нравилась. Как и повторять «все схвачено». Оба работали во времена СССР в «ящике», кстати.
Отпрыск оказался волооким, розовощеким и пухлогубым недорослем, умудрившимся к своим двадцати побывать изо всех городов мира только в Сочи. Сочи ему понравился: фотографы с мартышками ходят, пальмы растут, прикольно.
Перед тем, как отбыть на осмотр земель, родители уговорили меня «хоть немного показать парню Санкт-Петербург».
В машине дитятя:
а) попросил поставить радио с русской попсой;
б) на Дворцовой площади сказал, что «неа, Москва круче, там дома выше»; и спросил, «а где здесь торговый центр вроде Манежки»;
в) услышав в ответ, что в Караганде, потому как в питерском центре такие центры некуда помещать, разочарованно протянул – «ну вы и живете…».
Тот факт, что Александрийский столп держится исключительно силой своего веса, а в штормовую погоду крест у ангела раскачивается чуть не на метр, его не вдохновил. Правда, трехглавые орлы на ограде прикололи.
В Эрмитаж он пойти наотрез отказался. Зато когда проезжали мимо «Авроры», попросил тормознуть и помчался, как заяц, на крейсер. Видели, что происходит с детьми, когда они выпивают большую бутылку колы? Тут был эффект, как от двух. Когда же я сунул вахтенному сотенную за проход на капитанский мостик (на пропускании на мостик за мелкую мзду матросик делал свой бизнес; не знаю, делился ли с капитаном), – малый и вовсе осовел, доверительно икнув мне в ухо, что на учебу он давно забил, в академию в этом году нос не совал, и никаким таможенником он, на хрен, быть не хочет, потому что там его «или убьют, или посадят». Это была идея родаков, – учиться либо на таможенника, либо на мента. И тогда уж лучше на таможенника. А лично он мечтает попасть на «Фабрику звезд». У «Фабрики» есть свой дом. На Дмитровском шоссе, 80. Он там у входа забивает стрелки. «Вам, дядь Дим, надо там как журналисту обязательно побывать!».
Я его после этого признания просто-таки полюбил.
Если бы все недоросли ради «Фабрики звезд» побросали свою таможенную, ментовскую, гаишную или гэбэшную учебу, я бы, чес-слово, стал «Фабрику» смотреть.
Вот только бы не пронюхали про наши планы его родаки.
«На Невском», 2007
Избранные
Примерно с четырнадцати лет, после открытия архимедова рычага внизу живота, мужчина сталкивается с револьверным дулом приставленных к нему требований, – как и писал в свое время Мандельштам, хотя по другому поводу.
Мужчина не должен плакать. Мужчина должен переносить боль. Он не имеет права даже на болезнь, если болезнь делает его менее мужчиной (мой учитель, журналист Валерий Аграновский, перед операцией в больнице не ел и не пил, чтобы сестра не выносила из-под него утку). Даже любовь, сжигающая мужчину, не извиняет его ни в чем (в отличие от женщины). Мужчина-это хранилище и продолжение сотен мастхэв’ов; они абсолютны.
Весь этот список Моисея и Шиндлера, запечатленный сначала в российской, а потом в советской литературе, с пеленок убеждал в этом. «Детство Темы», «Детство. Отрочество. Юность», «Детство Никиты», «Школа». Какое нам дело до неороссийских мемуаров, в которых некто, не слишком удачливый студент (чтоб получить работу по специальности), не слишком удачливый агент спецслужб (чтобы получить должность после их развала), не слишком удачливый региональный политик (чтобы выиграть выборы) и т. д. – рассказывает, что женился только ради работы за границей, да вдобавок и не на той девушке, что нравилась? И дело не в том, что не постеснялся признаться в браке по расчету (у многих такие браки счастливы), – а что не постеснялся, урод, опускать жену на глазах миллионов.