Я проснулся и сел, над головой звезды... словно и не просыпался. Мои губы скривила ироничная усмешка. Бывает, возлюбленные говорят друг другу: 'Твои глаза как звезды'. Они, наверное, и представить себе не могут, что такие глаза на самом деле существуют.

Я взъерошил себе волосы, думая, что же делать дальше. Потом осмотрелся.

Сельвано сидел неподалеку от меня, грел что-то в котелке. Вокруг была тишина, только треск поленьев нарушал покой ночи. Так безмятежно и спокойно, что аж подозрительно. Не верю я в хорошее...

– Доброй ночи, брат Виктор, с пробуждением, - сказал мне Сельвано.

Я ответил ему такой же фразой. Судя по всему, она была у них дежурной. Правильно, где-то бывает доброе утро, а тут и утра-то нет, всегда ночь.

– Сейчас поедим и отправимся дальше в путь.

Я кивнул, соглашаясь, и сел поудобней, принимая свою долю еды в тарелке. Съев немного, я спросил:

– А куда мы пойдем?

Сельвано пожал плечами.

– Не знаю. Пусть наши души ведут нас.

Я едва слышно вздохнул. Очень абстрактные координаты, я привык к другому. Впрочем, надо ассимилироваться на время и принять чужие правила игры. Здесь не я командую, к сожалению. Так что пусть ведет душа, но скорее его, чем моя. Его душа, думаю, уже привыкла работать проводником в этой тьме, а моя... А своей я давно не пользуюсь, может, уже засохла где-то в недрах меня и рассыпалась в прах.

Доев, мы быстро собрались и пошли. Просто дальше по дороге. Шли мы почти весь день, ну, по крайней мере, для себя я назвал это днем. Вокруг нас медленно менялась местность, проходили какие-то люди, изредка пробегали дети. Их невинный и легкий смех пронзал тишину и мрак этого места и словно окрашивал его сполохами пламени. Как будто каждый из детей был маленьким костром. Только, я думаю, никто не заботился о поддержании огня и света в них, и дети со временем вырастали и гасли, становясь такими же, как и все вокруг.

Каждый житель этой планеты был погружен сам в себя, в свои проблемы, дела и мысли. Люди, которых нам довелось встретить по дороге, не обращали на нас никакого внимания. Им не было никакого дела до окружающих, ну разве что убить или ограбить ближнего, и то только ради себя.

Мне было жалко их, хотя, если посмотреть, то Империя не лучше, но там с этим легче. Проявление чувств и эмоций практически полностью запрещено, и люди с рождения привыкают почти ничего не испытывать. Поэтому никакого эгоизма, эгоцентризма, зависти, ревности, злобы... Все эти понятия просто не успевают нормально развиться в человеке, и в итоге люди не знают, что они должны испытывать в той или иной ситуации. Моральные инвалиды. Я в очередной раз порадовался тому, что меня воспитывал Дэниэл.

По вечерам мы останавливались и разводили костер. Во время готовки еды непринужденно болтали о чем-то философском или мирском. Сельвано оказался очень интересным и образованным, по меркам этой планеты. Он знал много интересных историй и мифов. А еще мог разговаривать на трех языках, учитывая, что образование здесь было далеко не повсеместным, это очень много. Когда я поинтересовался, как он смог выучить столько, Сельвано слегка задумался.

Я молчал и просто наблюдал за ним. Глубокие морщины прочертили его лоб, седые волосы падали на глаза, но паломник словно не обращал на них никакого внимания. Его глаза смотрели куда-то в пустоту, мне по себе был очень знаком этот взгляд. Сельвано вспоминал.

Я посмотрел на небо. Как обычно, темное и усеянное звездами. К сожалению, ни одно из созвездий не выглядело знакомым мне. Наверное, надо как-нибудь спросить у Сельвано, может, он знает...

– Когда-то в детстве...
– неожиданно заговорил он.

Я снова перевел взгляд на него и стал внимательно слушать. На костре медленно поджаривалась тушка кролика.

– Когда-то, в то время, которое я не особо помню, в силу своего маленького возраста, нас с моим братом отправили в соседнюю деревню. Сейчас даже не упомню, зачем, да и, думаю, неважно...
– Сельвано поднял голову к небу и некоторое время молчал. Судя по выражению его лица, эти воспоминания были для него крайне неприятны.

Я молча ждал, шевеля углы в костре. Не хочу настаивать, хотя очень интересно узнать жизнь этого необычного человека. Но раз ему неприятно, то пусть решает сам, рассказывать или нет.

– Наша дорога пролегала через темный и густой лес, - снова заговорил паломник.
– Весь путь занимал неделю. Брат был старше меня лет на десять, и поэтому я не боялся. Ровас всегда был для меня примером. Сильный, смелый и очень добрый, он часто говорил, что если верить в чудо, то оно обязательно произойдет. На пятую ночь, когда мы готовили себе еду, Ровас что-то услышал и, взяв меч, сказал мне: 'Сель, сиди тихо, я скоро вернусь'. 'Обещаешь?' - спросил я тогда. Брат потрепал меня по волосам и, светло улыбнувшись, ответил: 'Конечно, Сель, ты, главное, верь'.

Сельвано снова замолчал. Я молча ждал, почти с замиранием сердца, словно мне открывали какую-то тайну. Хотя это была всего лишь история одного странного паломника, о котором я, после завершения своих дел здесь, быстро забуду. Но все же что-то было в нем такое, что заставляло слушать и вникать в его истории, рассказанные тихим проникающим в душу голосом.

– Он не вернулся, - продолжил Сельвано.
– Я ждал и верил, как мне и говорил Ровас. Но его все не было и не было. На второй день ожиданий я решил пойти и поискать его. Маленький, глупый, уставший и отчаявшийся ребенок... Я нашел лишь разбойников, их лагерь оказался неподалеку от того места, где мы с братом остановились. Они схватили меня и продали в рабство, далеко, за Грейское море. Больше я никого из своей семьи не видел, мне так и не удалось узнать, что случилось с братом.