Шрифт:
Он вылил в глотку остатки вина и стал подниматься на холм.
– Слава богу, я успел сняться в своих основных эпизодах, – сказал Иисус. – Все кончено, сынок.
Иисус взял мои руки в свои. Свалившись некогда с горних вершин в пропасть и теперь задержавшись где-то посредине, он был невероятно спокоен.
– Я не должен был убегать. И никто не должен был видеть, как ты со мной разговариваешь здесь. Они принесут еще молотков и гвоздей, и ты сыграешь второго вора-статиста по левую руку от меня. Или Иуду. Принесут веревку, и вот ты – Искариот.
Он обернулся и положил руки на крест, а одну ногу поставил на маленький колышек, приделанный сбоку, чтобы легче было забираться.
– Можно последний вопрос? – попросил я. – Ты и вправду знаешь Человека-чудовище?
– Боже, да я был там в ту ночь, когда он родился!
– Родился?
– Да, черт возьми, родился, а что, это звучит странно?
– Объясни, Иисус. Я должен это знать!
– И умереть за то, что ты это знаешь, болван? – сказал Иисус. – Почему ты хочешь умереть? Иисус спасет, да? Но если я Иисус и мне конец, то и вам всем конец! Посмотри на Кларенса: бедный ублюдок. Парни, которые его брали, в страхе разбежались. А когда им страшно, они паникуют, а когда они паникуют, они ненавидят. Ты знаешь, что такое настоящая ненависть, мой мальчик? Так вот, это она: никаких любительских вечеринок, никаких скидок за хорошее поведение. Кто-то говорит «убей!», и тебя убивают. А ты ходишь вокруг да около со своими глупыми, наивными представлениями о людях. Господи, да ты не сможешь познать настоящую шлюху, если она укусит тебя, и настоящего убийцу, если он пырнет тебя ножом. Ты будешь умирать и, умирая, скажешь: «Так вот какой он», – но будет уже поздно. Так что послушайся старого Иисуса, дурачок.
– Подходящий дурак, полезный идиот. Как говорил Ленин.
– Ленин?! Вот видишь! В такой момент, как сейчас, когда я кричу: «Впереди Ниагарский водопад! Где твоя бочка?!» [241] – ты прыгаешь с обрыва без парашюта. Ленин?! Ха! Где тут ближайший сумасшедший дом?
Иисус дрожал, допивая вино.
– Полезный… – он сглотнул, – идиот. Ладно, слушай, – добавил он, ибо на сей раз его здорово задело. – Я не стану повторять это дважды. Если останешься со мной, тебя раздавят. Если будешь знать то, что знаю я, они закопают тебя в десяти разных могилах по ту сторону стенки. Разрежут на куски, по одному в каждую яму. Если бы твои родители были живы, их сожгли бы живьем. А твою жену…
241
… Впереди Ниагарский водопад! Где твоя бочка?! – Ниагарский водопад давно (с XIX века) притягивал смельчаков, пытавшихся его преодолеть и остаться в живых. В 1901 году это удалось 63-летней учительнице Энни Эдсон Тейлор. Она упала с пятидесятиметровой высоты, сидя в бочке, и осталась жива. С тех пор этот способ спуска с водопада стал весьма популярен среди отчаянных голов.
Я скрестил руки на груди. Иисус отпрянул.
– Прости. А ты чувствительный. Черт, я все еще трезв. Я сказал «вучствительный». Когда возвращается твоя жена?
– Скоро.
Это слово прозвучало как звон похоронного колокола в разгар дня.
Скоро.
– Тогда слушай последнюю Книгу Иова. Все кончено. Они не остановятся, пока не убьют всех. На этой неделе все полетит в тартарары. Этот труп на стене, который ты видел. Его повесили туда, чтобы…
– Шантажировать киностудию? – сказал я словами Крамли. – Они боятся Арбутнота по прошествии стольких лет?
– Трусливые твари! Иногда у мертвецов в могилах больше власти, чем у живых. Вспомни Наполеона, он умер сто пятьдесят лет назад и до сих пор живет в сотнях книг! Его именем называют улицы и младенцев! Он потерял все и, потеряв все, победил! А Гитлер? Он будет жить еще десять тысяч лет. Муссолини? Он будет висеть вверх ногами, подвешенный в газовой камере, до конца наших дней! Даже Иисус. – Он внимательно посмотрел на свои стигматы. – Я не сделал ничего плохого. А теперь снова должен умереть. Но начиная с воскресенья меня будут иметь во все дыры, если я заберу с собой такого славного придурка, как ты. Так что заткнись. Где вторая бутылка?
Я показал ему бутыль с джином.
Он схватил ее.
– А теперь помоги мне забраться на крест и убирайся к черту!
– Я не могу оставить тебя здесь, Иисус.
– А где еще меня можно оставить?
Он выпил больше половины пинты.
– Эта штука убьет тебя! – забеспокоился я.
– Эта штука убивает боль, детка. Когда они придут за мной, меня здесь уже не будет.
Иисус полез на крест.
Я вцепился руками в почерневшее дерево креста, ударил по нему кулаками, задрав вверх лицо.
– Черт возьми, Иисус. Проклятье! Если это твоя последняя ночь на земле… ты чист?!
Он замедлил движение.
– Что?
– Когда ты последний раз исповедовался? – выпалил я вдруг. – Когда, когда?
Он резко повернул голову на север, обратив лицо в сторону кладбищенской ограды, и посмотрел за нее.
– Когда? Когда ты исповедовался? – допытывался я, удивляясь самому себе.
Его лицо неподвижно, как у загипнотизированного, было обращено на север, и это заставило меня подскочить и начать карабкаться вверх, нащупывая ногами колышки и опираясь на них.
– Что ты делаешь? – закричал Иисус. – Это мое место!
– Теперь уже нет, так, так и вот так!
Я повис, раскачиваясь, прямо за его спиной, так что ему пришлось обернуться, чтобы прокричать:
– Слезай!
– Когда ты исповедовался, Иисус?
Он уставился на меня, но взгляд его упрямо соскальзывал в сторону севера. Я тоже быстро перевел взгляд и посмотрел туда, вдоль поперечной балки креста, достаточно длинной, чтобы пригвоздить и ладонь, и запястье, и всю руку.
– Господи, вот! – сказал я.