Олена Стасула подняла голову и посмотрела мне в глаза: «Что ты мне поешь, пан офицер. Если ты действительно любишь свою любовь, то должен понимать меня — я никогда, даже ценой жизни своей не отдам любимого» — так говорили ее глаза.

— Отпустите меня домой, пан офицер, тетка из села, наверное, уже приехала. Она долго ждать не будет, уедет обратно. Меня сутки нет дома. Плохо мне, я сейчас упасть могу, — сказала дивчина и снова пристально посмотрела мне в глаза.

Я уловил в выражении ее глаз смешинку и какое-то подобие возможного человеческого контакта. «Боится, что сутки отсутствует. Соседи и тетка из села могут почувствовать неладное. Значит, не хочет, чтобы знали об ее аресте и конспиративном пребывании в райотделе. А вдруг Стасула поверила мне и захочет сдать банду, свяжется с Игорем, уговорит его на контакт через нее с органами. Вдруг получится. Если так, то ее надо немедленно отпускать», — подумал я.

— Вот что, Олена, идите домой. Я договорюсь с местным начальством. О вашем задержании советую никому не говорить, кроме Игоря.

Олена снова посмотрела на меня, и мне показалось, что глаза девушки выражали понимание и благодарность.

Коротко переговорив с Червоненко и доказав ему, что смертельно больная Стасула не подлежит аресту и дальнейшее ее задержание чревато неприятностями, я вернулся к девушке и объявил ей об освобождении.

— Я дам вам номера телефонов дежурного райотдела и заместителя начальника майора Супруна. Можете с нами связаться в любое время суток. Мои условия вы знаете. Рассчитывайте на мою помощь всегда, — и я протянул Олене сложенный в несколько раз тетрадный листок с телефонами.

— Спасибо вам, пан офицер — слабым голосом произнесла Стасула и, протянув руку, взяла у меня бумажку. — Я готова, я пошла, — поправляя жакет, сказала дивчина и вопросительно посмотрела на меня.

— На улице уже темнеет, фонари пока не зажгли, выходите через боковую дверь, я вас выведу.

Я поднялся из-за стола и подошел к Олене, протянув ей руку для прощания. Рука у Олены была холодной и влажной. Чувства брезгливости к больной девушке у меня не было. Были жалость и сострадание. Где-то в глубине души уважение к ее стойкости, терпению и мужеству. Молча спустились к выходу на боковую неосвещенную улицу. Я погасил свет в коридоре и открыл дверь, кивнув Олене головой на прощание. Быстро закрыл дверь и бегом поднялся на второй этаж, чтобы через окно посмотреть на уходящую в темноту улицы Стасулу. Она медленно шла вдоль забора, выделяясь светлым жакетом в сумерках. Мне показалось, что-то мелькнуло белым лепестком у ног Стасулы и осталось лежать на тротуаре. У меня заколотилось сердце: «Неужели, выбросила бумажку с телефонами?» Сейчас Стасула скроется за углом, ее фигурка еще была видна в быстро надвигающихся сумерках. Я кинулся к выходу, почти скатился с лестницы и выскочил на улицу. Олены уже не было видно, она повернула за угол. За несколько метров до поворота на тротуаре лежал скомканный и еще влажный от руки дивчины листок из ученической тетрадки…

Олена Стасула умерла в туберкулезном отделении районной больницы ранней весной 1954 года…

На пышном кусте волчьей ягоды с еще нетронутыми осенью зелеными листьями и с начинающими наливаться чернотой плодами шевельнулись ветки, и на освещенную ярким полуденным, солнцем поляну вышел вооруженный человек. Заросшее многодневной черной щетиной лицо было напряжено. Глаза внимательно прощупывали покрытое мелким кустарником в редком сосновом лесу пространство на противоположной стороне оврага. Людей там не было, а если бы они там и были в укрытии, это заметил бы вышедший на поляну человек — он и до этого из кустов довольно долго осматривал местность вокруг оврага через потертый и старый, но сохранивший свои рабочие качества цесовский бинокль. Вокруг было спокойно и тихо. Заливались лесные птахи, и это верещанье птиц радовало человека, который знал, что при появлении кого-либо птицы замолкают на какое-то время, что и произошло вблизи от него. Там, за оврагом и вокруг него, шла лесная симфония, и это успокаивало человека. Он держал в руках немецкий автомат, известный в народе как «шмайсер», палец правой руки лежал на спусковом крючке. Затвор автомата был отведен в заднее крайнее положение. Он готов был открыть огонь в долю секунды. Медленно и осторожно ступая по густой траве, человек подошел к пологому краю оврага, выдвинул автомат и заглянул вниз. Затем он, оторвавшись от автомата, поднял правую руку, что для посвященного, как и для военных любой армии по уставу означало: «внимание», и начал так же осторожно спускаться вниз на дно оврага. Он медленно подошел к огромной деревянной колоде, лежавшей внизу, у основания которой находилось выложенное серым камнем довольно большое по диаметру углубление, частично покрытое от времени зеленым бархатом мха. Вода по колоде протекала в почти незаметную для глаза и также выложенную старым серым камнем канаву, уходящую куда-то вниз по оврагу. Был полдень, и в это время дня солнце ярко освещало родник. Человек хотел пить. Он снял висевший на шее на широком кожаном ремне автомат, положил его рядом с собой и наклонил лицо к водной поверхности, глядя в нее как в зеркало. Вдруг он вздрогнул, и правая рука мгновенно ухватилась за автомат. Там, внизу, из воды на него смотрели чьи-то глаза. «Холера ясна [112] , надо же такому случиться», — тихо произнес человек и тяжело и облегченно вздохнул. Внизу, под водой, сидел тритон и, казалось, разумными глазами смотрел на готовящегося пить человека. Человек перекрестился, снял фуражку военного образца с прикрепленным в околышу трезубом, опустил вначале на несколько секунд лицо в холодную воду и только потом начал пить, медленно втягивая в себя ртом воду. Пил долго, пока не утолил жажду. Потом отстегнул с ремня добротную, обшитую темно-зеленым, местами протертым до металла сукном немецкую алюминиевую фляжку, снял стаканчик колпачок и еще выпил, а затем, чтобы не замочить сукно, этим же стаканчиком наполнил ее. Над оврагом было тихо. Человек той же дорогой медленно поднялся по склону, подошел к кусту волчьей ягоды и пощелкал языком. Из кустов ответили таким же звуком, и раздался знакомый человеку голос:

— Друже провиднык, я готов.

— Сейчас я тебя сменю, друже Роман, — ответил человек и вошел в кусты.

Через короткое время из кустов вышел тот, которого назвали Романом, и уже не так осторожно как первый спустился в овраг, повторив ту же процедуру, что и первый. Это были надрайонный провиднык СБ Игорь и его боевик Роман. Чтобы им уйти на Запад, как обещал Игорь, нужно было установить порванные МГБ связи с другими отрядами, которые располагали каналами выхода к польской и чехословацкой границам и дальше — до Западной Германии. Игорь был уверен, что взявший на себя командование остатками вооруженных отрядов УПА после гибели генерала Чупринки полковник Василь Кук, он же Лемиш, имеет эти каналы. Еще год назад Игорь встречался со связными Лемиша, и они рассказывали ему, что у полковника есть радиосвязь с американцами, что они вооружены американскими автоматами, доставшимися им из груза, сброшенного американским военно-транспортным самолетом. Игорь своими глазами видел американские автоматы, его научили пользоваться этим оружием. У связных были иностранные продукты питания — вкусные и сытные мясные консервы, разные концентраты. Все это вселяло уверенность в Игоря и его боевиков. Игорь и часть его людей чудом уцелели. Он знал, что Шувар жив, что он имеет связь с Лемишом, что Шувар тоже ищет его, Игоря. После того страшного боя Игорю так и не удалось найти Шувара, но он сумел выйти совсем недавно на нужных и надежных людей, через которых дал знать Шувару, что жив и ждет от него указаний…

Шли ходко, чутко прислушиваясь к лесным звукам и обходя густые заросли и завалы, на всякий случай, — вдруг там засада. Хотя было маловероятным, так как о их движении и маршруте никому, даже оставшимся в бункере хлопцам, известно не было. До заката солнца надо было пройти к бункеру, где их ждал Грицько, около двадцати километров, а там до второго бункера, где был Стефко, совсем близко, пару километров. Успеть надо. Ночью тяжело двигаться да и груз у них немалый — два полных вещевых мешка продуктов. Скоро зима, которую надо пережить в бункере. Все чаще задумывался Игорь о судьбе Грицька. Хлопец давно кашлял. Недавно удалось показать его надежному сельскому фельдшеру, тот своего врача нашел. Возили Грицька в самый Львов на рентген. Туберкулез, открытая форма. Игорь знал и свято соблюдал правила подполья — береги себя и своих товарищей. Больной туберкулезом должен быть изолирован от всех остальных. Вот почему выделили ему старый, но хорошо сохранившийся и более менее сухой бункер и оставили там одного. Он в этом бункере несколько месяцев, с весны. Сколько Грицько сможет выдержать? Ну, еще одну зиму. Так и с ума сойти одному в бункере можно. А если не выдержат нервы? Нет, Грицько на предательство не способный. Он, как и Роман, кровью повязан с Игорем. Помнил Игорь, как Грицько по его команде повесил на плече на мотузке нескольких сельских активистов, люди знали об этом, видели, кто совершал «правосудие» над большевистскими пособниками и предателями украинского народа. Приговор приводился в исполнение не по его, Игоря, решению, а сам Шувар дал указание, но люди-то видели Игоря и его хлопцев. И правильно сделал — предателям собачья смерть.

Игорь ни о чем не жалел. Вся его жизнь в прошлом, как и в настоящем, принадлежала подполью. Он был уверен в правоте своего дела, дела революционной ОУН. Не было выше авторитета для него, кроме Бога, чем Степан Бандера и его командиры, сражавшиеся на родных землях за свободную Украину. Он боготворил Бандеру и командующего УПА легендарного Чупринку и переживал его гибель. Только однажды ему удалось увидеть и услышать генерала Чупринку, чтобы навсегда сохранить его образ в своем сердце. Конечно, Василь Кук не был таким авторитетным, как знаменитый генерал, но и он достоин большого уважения, ибо в тяжелых условиях борьбы имел мужество взять на себя руководство всей вооруженной борьбой, сплотить вокруг себя немногочисленные отряды, оставшиеся после смерти Чупринки. Командир Игоря окружной провиднык Шувар, как и все остальные, оставшиеся в живых командиры оуновских отрядов, получил письменное уведомление от Лемиша, известного среди ОУН как полковник Василь Кук, что он взял на себя руководство подпольем, и через связных передал устно о встрече командиров для решения вопросов дальнейшей борьбы с советской властью на Украине. Те же связные, пришедшие от Лемиша к Шувару, своим бодрым видом, добротной экипировкой и американскими автоматами внушали Игорю и всем видевшим их партизанам надежду и уверенность в завтрашнем дне. В совещании участвовали все подчиненные Шувару командиры, и Игорь с радостью узнал от связных, что Лемиш разрабатывает план вывода на Запад через Польшу или Чехословакию еще сохранившиеся оуновские группы. Но для этого он должен соединить эти группы воедино, собрать всех вместе, произвести соответствующую подготовку, разведку, а затем двинуться в рейд и уйти в Западную Германию. Это было серьезное мероприятие, сопряженное с возможными боями и огневым прорывом через границу. Известен был и второй вариант — уходить в ФРГ мелкими группами по заранее подготовленным и проверенным маршрутам. В любом случае требовалась продуманная и подготовленная разведка и посылка пробной разведывательной группы в ФРГ по основному маршруту. Шувар был готов выполнить любое указание Лемиша и собирался двинуться на соединение с ним, если бы не та роковая засада.

Игорь люто ненавидел не только все советское, большевистское, но и все русское. Не случайно у него и автомат был немецкий, хотя очень нравился почти такой же русский ППС [113] . «Вот расстреляю все немецкие патроны и возьму этот русский автомат, — время от времени думал Игорь, поглаживая пальцами рубчатую эбонитовую рукоятку «шмайсера». — И в бою хорош, не так разбрасывает, как ППШ. Безотказный. Ствол в случае нужды заменить за пару секунд можно, боевую пружину сменить». У него всегда с собой был запасной ствол со специальным ключом для замены накалявшегося от длительной стрельбы ствола и пружина для замены лопнувшей. Такое случилось однажды в бою в 1947 году, когда они рейдом ходили в Карпаты и захватили на несколько часов райцентр Турку, перебив чекистов в райотделе НКВД. Огонь с обеих сторон велся страшный. На предложение оуновцев сдаваться работники райотдела отвечали огнем пулеметов и автоматов. Продвигаясь перебежками вместе с другими хлопцами ближе к кирпичному зданию райотдела и пытаясь зайти с тыльной стороны дома, Игорь расстрелял более десятка магазинов. Огонь со стороны дома стал затихать, наверное, кончились патроны. Неожиданно прямо перед Игорем возникла фигура с пистолетом в руке, направленным на него. Игорь вскинул автомат, но очереди не последовало, автомат отказал. Офицера с пистолетом «срезал» автоматной очередью бежавший за Игорем оуновец.