Михаил чуть не закричал от досады, чувствуя себя так, будто его только что жестоким образом обманули.

– Ложись спать.
– Сторд кивнул в сторону спящих солдат.
– Вставать завтра рано.

Сунув ненавистный фулон в карман и справившись-таки с поясом, Михаил попытался подыскать себе место для ночлега.

– Давай сюда, Обещанный, - позвал его тихий женский голос.

Михаил неуверенно присел рядом с Торикой. Она улыбнулась ему.

– А ты ничего, симпатичный, - сказала женщина, прежде чем повернуться на другой бок и уснуть.

"Хоть кто-то здесь принимает меня за нормального человека!" - Михаил вздохнул. Он, естественно, не знал, что Торика считала симпатичными любого, у кого имелся член, кто был хоть немного выше дгора, и у него не слишком сильно воняло изо рта. Мысль переспать с Обещан-ным показалась ей весьма и весьма забавной.

– Спасибо.
– Михаил лег, подложив под голову пояс. Закрыл глаза...

Тихо разговаривал с ночью лес: шелестела листва деревьев под легкими порывами ветра, неизвестные звери ухали, рычали и негромко поскрипывали, создавая особый образ - звуковой образ ночного Груэлла.

Сладко причмокнул во сне какой-то солдат...

Завел свою песню сверчок...

Дом, где ты?

Новый день ознаменовался тем, что какой-то небольшой округлый предмет решительно уперся Михаилу в бок. Нет нужды объяснять, что процесс надавливания, особенно в чувствительном месте, весьма болезнен и способен быстро отбить желание спать у любого разумного существа.

Резко сев, Михаил схватился рукой за бок и нащупал под одеждой что-то круглое...

Фулон, или, проще говоря, яблоко!.. Действительность

Груэлла обрушилась на Михаила всей своей ужасной тяжестью.

В мире было раннее угрю. Над лесом, придавая верхушкам деревьев золотистый ореол, только-только показался сияющий край одного из двух солнц Груэлла. Его лучи, скользя по земле, заставляли капли обильной росы на траве сверкать подобно алмазам. Пахло влажной зеленью и дымом.

Зевнув, Михаил огляделся. Оказалось, лагерь уже давно прюснулся и шумел, занимаясь своими утренними делами.

Встал, что ли?
– раздался голос Турна.

Михаил выразительно посмотрел на солдата.

Тот невинно улыбался, но что-то в выражении его лица было такое... Будто на лбу вояки прямо-таки горела неоновая вывеска: "Можешь закопать себя как воина в самую глубокую яму с хетчем!" И в конце этой фразы имелось по меньшей мере два, а то и все три восклицательных знака. Оглядевшись, Михаил понял, что мысли остальных солдат в чем-то перекликаются с жалкими умственными потугами Турна. Уже одно то, что Обещанного не разбудили вместе со всеми, говорило о его высокой "ценности" для отряда...

Эй, шестьдесят седьмые, двигайте своими задницами! Завтрак готов, - возвестил донесшийся от костра голос, принадлежащий вчерашнему любителю алькарского. Из нелестных эпитетов, которыми товарищи по отряду тут же наградили кострового, можно было заключить, что зовут того в общем-то Прот, но в отдельных случаях называют Жабой Припадочной.

Невольно прислушиваясь к дружеской перепалке солдат, Михаил поднялся с земли и подошел к костру. В котле, что булькал на огне, была каша - Каша Вечная и Вездесущая!

Что вылупился?
– прикрикнул на Обещанного Прот.
– Для солдата каша что мать родная.

Я не солдат, - буркнул в ответ Михаил, но кашу взял...

Отлично, шестьдесят седьмые, - сказал Сторд, отставляя в сторону пустую тарелку, - хватит жрать. Пока та-годы с дгорами разбирают укрепления, у нас есть время потренироваться.

Ктан легко вскочил на ноги. Выяснилось, что свою порцию завтрака прикончили уже все солдаты тридцатки. Теперь же они с веселыми улыбочками готовили мечи. Быстро забросив в рот кашу, за приготовление которой Прота стоило бы пристрелить, и глотнув для лучшего пищеварения водички из бурдюка, Михаил тоже встал.

Мик, работаешь со мной, - заявил, подходя к нему, Сторд. За то, что он произнес это так спокойно, как нечто само собой разумеющееся, Михаил был готов его обнять. Однако еще оставалась масса проблем...

Э-э-э... Видите ли... я...
– замялся, доставая меч, Михаил. Вопреки его ожиданиям держать оружие было удобно.

Не вижу.
– Сторд метнулся вперед. Лезвие его меча серебристой молнией сверкнуло перед лицом Михаила. Тот инстинктивно поднял свой меч, и клинки со звоном скрестились.