Из своего убежища через распахнутую дверь он видел, как Финч поставил фонарь на стол, потом присел на корточки, чтобы вынуть что-то из картонной коробки. Это был пакет, завернутый в бумагу, как обычно пакуют рыбу с жареным картофелем. Затаив дыхание, Дек смотрел, как Финч аккуратно разворачивает пакет, вытаскивает что-то из него и подносит ко рту. Все понятно, он пришел в хижину, чтобы поесть.

«Отлично», — подумал Дек. Пока ублюдок занят едой, он незаметно проникнет в хижину и вышибет ему мозги.

Дек подошел поближе.

Финч его не видел.

Еще ближе.

Финч продолжал есть, громко причмокивая.

Еще несколько шагов. Дек поднял распятие, как топор. Сердце отчаянно колотилось у него в груди, он с трудом дышал от страха.

И тут Дек застыл на месте.

Он смотрел на еду в руке Финча, с ужасом сообразив, что именно тот с таким аппетитом поглощает.

Это была вовсе не рыба. Финч держал руку ребенка — синюю, покрытую пятнами, отсеченную чуть выше маленького локтя. Финч глодал кость, сопя и постанывая от наслаждения.

Дек даже не почувствовал, как распятие выпало из его рук. Он пришел в себя, когда понял, что бежит со всех ног по влажной траве.

С какой стороны стена? С какой стороны?

Сучки трещали у него под ногами, голые ветви хлестали по лицу.

Неожиданно он услышал голоса и замер на месте.

— Привет, Деклан.

Он очень медленно повернулся.

Дек узнал голос.

Она медленно шла к нему. На ней было длинное белое платье, в темноте похожее на саван.

— Я знала, что ты придешь, — тихо сказала она.

— Кейт? — удивленно воскликнул он.

Это была она… и не она.

Дек никогда не видел, чтобы она так выглядела. Тонкий белый материал подчеркнул все изгибы ее фигуры. Она встала так, что ее залил льющийся между деревьями лунный свет. Под платьем у Кейт ничего не было.

— Ты же умерла.

— Я не умерла, — прошептала Кейт. — Моя мать это выдумала, чтобы разлучить нас.

Она была очень красива, и Дек не мог отвести от нее глаз.

— Поцелуй меня, Деклан, — сказала она, и ее губы раскрылись.

В десяти милях от Дорноха,

Северо-Шотландское нагорье,

22.41

Счетчик пути «Хаябусы» показывал четыреста тридцать миль, когда Джоэль выехал на ухабистую тропинку между деревьями. Свет фар залил заросли чертополоха и куманики, с дороги в кусты метнулась лисица. Тропинка свернула, Джоэль увидел впереди заброшенный коттедж и с трудом подавил желание развернуть мотоцикл и убраться отсюда как можно дальше.

Он поставил мотоцикл в заросшем дворике перед домом, заглушил двигатель и с трудом выбрался из седла. Все тело у него затекло и промерзло после долгой езды по проселочным дорогам. Однако охватившая Джоэля дрожь объяснялась не только холодом. При одной только мысли о том, что он снова оказался здесь, его наполнял ужас.

Он снял шлем и огляделся по сторонам. Когда он в последний раз видел коттедж, тот стоял на небольшом расчищенном участке. Теперь же, спустя почти двадцать лет, лес обступил его со всех сторон. Под порывами холодного ветра обнаженные ветви стучали по крыше и скреблись в побеленные когда-то стены, покрытые толстым слоем мха, окна почти полностью заросли плющом. Джоэль долго смотрел на входную дверь, по-прежнему разбитую в том месте, куда много лет назад нанес удар вампир.

Джоэль замер — на него нахлынули воспоминания о странном и удивительном человеке, которым был его дед.

В семье Соломонов так и не сумели понять причин, заставивших Николаса в середине семидесятых оставить прежнюю респектабельную жизнь представителя среднего класса, бросить жену без всяких видимых причин и удалиться жить отшельником в глухом уголке Шотландии. Родители Джоэля убеждали его, что дед был эгоистичным, одержимым безумцем, опасным, точно клубок змей, человеком, для которого слово «эксцентричный» слишком слабое определение. «Безумный Ник» — так они его называли.

В течение многих лет после необъяснимого исчезновения Николаса Соломона семья отказывалась иметь с ним дело. Джоэлю было пять, когда его отец по причинам, которые никогда не обсуждались, решил восстановить отношения с Безумным Ником. Вот одно из самых ранних воспоминаний Джоэля: отец говорит по телефону с частным детективом, нанятым, чтобы найти старика. Вскоре после того разговора родные не слишком решительно связались со стариком и нанесли свой первый визит в его убежище в горах.

Встреча получилась не слишком приятной. Николас Соломон был им не рад, явно нервничал и спешил их выпроводить. Отец сказал, что дед на них обижен, но юный Джоэль ему не поверил. У него возникло ощущение, что только он увидел печаль в глазах старика, когда они прощались. По мере того как шло время и посещения уединенного коттеджа становились более частыми, Джоэль начал чувствовать, что только усиливающаяся привязанность между ним и дедом удерживает семью вместе. Он очень любил старика. Всегда любил.