На этот вопрос у Кассандра был только один ответ:

— Потому что я слаб. — Его мощное изуродованное и отвратительное тело задрожало от муки.

— Нет, дитя мое, ты силен, очень силен. Другие сгорели в пламени ускоренного метаболизма — но не ты и не твой собрат по легиону, — почти нежно сказал Фабий. — Вот поэтому мне и нужно еще раз тебя вскрыть.

Термический резак приблизился, и боль началась снова.

Искупление и страдание, покаяние и боль — столь желанные для Кассандра.

Кузнец войны Торамино мерил шагами бастионы вокруг зоны высадки, со все возраставшим гневом наблюдая, как его воины и Пневмашина стараются укрепить стены. Трещины ширились, дробя камень, ежесекундно.

Этот мир не принимал стен, построенных чужаками, и чем быстрее можно будет его покинуть, тем лучше. Даже звуковые фильтры шлема не справлялись с плачущим стоном ветра, а тусклое сияние, исходившее от города вдалеке, действовало Торамино на нервы. Его не только лишили законного места в Трезубце — ему еще и поручили быть практически сторожем. Командир Стор Безашх повелевал несравненной огневой мощью, под его началом было значительное артиллерийское вооружение и средства его использовать. Скромная роль, которую его вынудили играть, оскорбляла не только гордость Торамино, но и его звание. Подобное задание было бы важным и почетным в военной зоне, но защищать пустые площадки и проходы, окруженные высокими стенами, минными полями и акрами колючей проволоки на необитаемой планете? Нет, тут не было ни чести, ни шансов на повышение. Такие задания следовало давать дуракам-простолюдинам вроде Камнерожденного или, еще лучше, Кроагера. Эта ситуация сложилась из-за глупой опрометчивости Харкора на Гидре Кордатус, но бывший кузнец войны 23-го гранд-батальона был хотя бы из олимпийской знати, и даже глупый аристократ лучше черни вроде Кроагера.

Торамино остановился и оглянулся на центр укреплений, окруженный просевшими, осыпающимися стенами. Целый лес артиллерийских стволов вздымался под углом в небо, словно тысяча рук, воздетых в приветствии. Гаубицы и бомбарды, «Громобои», мортиры, ракетные батареи и точные самонаводящиеся ракеты. Командиры орудий и их расчеты суетились вокруг пушек, готовые обрушить смертоносный дождь снарядов на любую подходящую мишень. Однако Торамино сомневался, что мишенью в этом случае был бы враг в обычном значении этого слова.

Досадно, что обстоятельства толкнули его на братоубийство, но если невежество и зависть дураков загнали благородного и высокопоставленного воина в угол, что еще ему остается? Он вывел на экран инфопланшета план города, учитывающий информацию, в реальном времени поступавшую от топографических процессоров на «Кастелянах». Трехмерная модель, представшая перед Торамино, показывала город, его здания и местоположение передовых укреплений Железных Воинов.

Столь подробная информация позволяла Торамино одним приказом сровнять с землей весь эльдарский город-гробницу или выбрать отдельное строение и уничтожить его, даже не поцарапав остальные. Наслаждаясь тем, что может повелевать столь сокрушительной мощью, он передал данные в орудийные системы обнаружения целей.

Плачущий ветер изменил тональность, стал более пронзительным и настойчивым, и Торамино убрал инфопланшет. Он стукнул ладонью по боку шлема, выругался, затряс головой, стараясь заглушить стон потоков воздуха, но все без толку. Звук становился все более раздражающим, и Торамино, расстегнув замки горжета, стянул шлем, обнажая патрицианское лицо и гриву белых как слоновая кость волос. Поставив шлем на зубец крепостной стены, он склонил голову набок и прищурил глаза, в замешательстве рассматривая горизонт.

На самом пределе видимости колыхались волны еле заметной дымки — зеленоватое марево, похожее на предвестник далекой песчаной бури.

— Что это еще такое? — спросил он под скорбные стенания ветра.

Пертурабо возглавлял авангард, но из-за того, что подступающая темнота исключала всякую поспешность, темп продвижения был медленным. Передовая группа держалась вместе — колонна воинов в броне, с обнаженными клинками и взведенным огнестрельным оружием. Даже Фулгримова орда утихомирила свои вопли и песнопения. Тяжелая поступь кузнеца войны Беросса эхом отражалась от обсидиановых стен, и тьму наполнял неумолчный перезвон стекла в контейнерах, которые несли смертные прислужники Фулгрима.

Стены были все так же гладкими, но в их глянцевой глубине плавали отблески света. Пертурабо обнаружил, что они вращаются, как далекие галактики, и столь же многочисленны — внутри стен была заключена целая вселенная звезд, каждая из которых была уникальна.

Он задумался о том, что они могли означать. Чем были эти всполохи света — чисто декоративной деталью, добавленной архитекторами гробницы, или же у них была своя неизвестная функция? Может быть, это часть механизма самовосстановления вроде того, каким обладала Кадмейская цитадель? Возможно, это колония каких-то литобиотических паразитов — или же остатки древнего вычислительного архива? Возможно, вся эта постройка — вид хранилища данных, летопись ранее великой империи, теперь пришедшей в упадок. Пертурабо лучше других понимал ценность древней мудрости, ведь он построил Кавею феррум, используя проекты давно умершего гения.

Этот лабиринт был создан по сходным принципам: его переплетения охватывали несколько наложенных друг на друга измерений, и Пертурабо понял, что ключом к успешному прохождению этих коридоров будет стойкая решимость.

Плюс неевклидовы уравнения Фиренцийца.

Когда математики древности впервые обнаружили, что за пределами физического мира существуют другие измерения, многие ученые сошли с ума, пытаясь выразить эти открытия в эмпирических терминах. Благодаря зашифрованному тексту в тайном дневнике Фиренцийца (раскрыть код ему помог Алый Король) Пертурабо освоил извилистые пути этого исчисления. Метод был неточным и не предназначался для смертных умов, но своими когнитивными способностями примарх намного превосходил тех помешанных гениев, которые пытались — и не смогли — осознать всю грандиозность иных миров, лишь мельком увиденных ими во сне или в состоянии фуги.