— Лотара, — произнес Кхарн в вокс, зная, что его слышат все легионеры, члены экипажа титанов и скитарии.

— Центурион, — отозвалась та. Она казалась нетерпеливой и прищуривалась, словно охотница, готовая ко всем фокусам, которые может выкинуть добыча.

— Эвакуация невозможна. Вы сможете их сдержать?

— Кхарн, — со вздохом начала она, а затем, похоже, вспомнила, что их слышит каждая живая душа на поверхности. — Капитан, вы не представляете масштабы воинства, которое входит в радиус досягаемости лэнсов. Мы тяжелее и лучше вооружены, но все равно погибнем от тысячи мелких ран. Если не можете отступить, занимайте город. Ищите укрытие, поскольку они прорвутся мимо нас, что бы я тут ни делала.

— Принято, — Кхарн глянул на несколько тысяч космодесантников, стоявших неровным строем. Он поднял топор, готовясь подать сигнал к наступлению.

— Подожди, — произнес голос, похожий на булькающий скрежет камней.

— Сир? — отозвалась Лотара. Она отвернулась к мостику, и ее голос на несколько секунд исказился.

— Фейд, истребители в небе? — она повернулась обратно. — Ангрон, при всем уважении, поторопитесь.

— Им нужны мы, — сказал примарх. Кхарн видел, что его генетический отец стоит в задних рядах на крыше сверхтяжелого транспортера «Кровавый молот», держа в руках оба цепных меча. — Они хотят нашей смерти. Для этого нужно доказательство. Нужна высадка. Мы займем город и вынудим их выбивать нас. Любой ценой не допускай бомбардировки. Ты поняла? Не допусти бомбардировки, пусть даже ценой корабля.

— Принято, — ответила Лотара, и ее изображение исчезло с ретинальных дисплеев всех легионеров на поверхности.

В общий вокс ворвался мягкий голос Лоргара.

— Там наверху Жиллиман.

— Хррргх. Знаю. Наконец-то возмездие за Калт. Воины Двенадцатого и Семнадцатого Легиона! Занять город! В атаку!

Над равнинами Джезр взошло солнце, и Легионы рванулись вперед, чтобы обрушить стены последнего города Нуцерии и использовать его руины в качестве укрытия.

На борту «Фиделитас Лекс» стройная юная женщина шла по мавзолею. Приближаясь к собственной гробнице. У нее была смуглая бежевая кожа уроженки пустынных племен, а длинные волосы ниспадали мягкими коричневыми локонами, которые были не темными или светлыми, а здорового почвенного оттенка где-то посередине. На ней было красное одеяние Несущих Слово — характерного кроваво-винного цвета — которое обладало текучим покроем, прилегая к талии и расширяясь снизу. Девушка слегка напоминала невесту, а слегка — жрицу.

Корабль содрогнулся у нее под ногами. Очередное сражение. Сколько битв она пережила на «Де Профундис», сидя в тишине своих покоев, пока стены тряслись, а палубы вибрировали от огня пушек? Можно привыкнуть к чему угодно. Это было печальной истиной.

За пределами зала ожидал караул из четверых Вакра Джал, готовых испепелить всякого смертного или Несущего Слово, который попытается ее коснуться или преградить путь. Пока Аргел Тал находился на поверхности, она решила, что пора взглянуть на себя… прежнюю.

Проходя мимо изваяния Ксафена, она осмелилась протянуть руку и прикоснуться к его нагруднику, неосознанно копируя постоянный жест Аргела Тала. Тот рассказывал ей, как погиб Ксафен. Даже показывал оружие, ставшее причиной этого, и признался, как именно ему удалось взломать генетическое кодирование, чтобы активировать похищенные реликвии.

Кровь. Не всегда ли все сводилось к крови?

Она краешком глаза заметила собственную статую, и у нее по коже поползли мурашки. Даже без подробностей самого присутствия этого предмета хватило, чтобы на языке появился привкус желчи.

Собравшись с силами, она подошла к монументу. У пьедестала стоял облаченный в рясу слуга, занятый тремя курильницами возле босых ног каменной женщины. Зал Памяти часто был заполнен рабочими и слугами, которые ухаживали за памятниками, если не было иного приказа от высокопоставленного Несущего Слово.

Увидеть собственное каменное воплощение оказалось гораздо хуже, чем она думала. Ей не хотелось смотреть, не говоря уж о том, чтобы прикасаться. Скульптор, бесспорно, обладал мастерством, но в этом-то и заключалась проблема. Было слишком реально.

Это была не стилизованная статуя, воздвигнутая во славу ее деяний, а могильный знак, памятник ее смерти. И она была слепа — глаза каменной девушки закрывала резная повязка. От этого становилось вдвойне неуютно, хотя она не была уверена в причине. Она пробыла слепой большую часть жизни, и на протяжении месяца после перерождения — которое Кирена нерешительно называла «пробуждением» — много часов провела в уединении своих покоев, приглушив освещение, закрыв глаза и слушая корабль вокруг себя. Это казалось более естественным, чем зрелище миллиона предметов, среди которых она жила, но никогда раньше не видела.