Другими словами, я живу зрячим, а остальные живут слепцами. И, как большинство слепцов от рождения, мужчины не хотят и боятся обрести зрение, ибо оно полностью перевернёт их мир, а они чувствуют себя комфортно в своей слепоте и страшатся этот комфорт потерять. Встаёт вопрос – нужно ли вообще зрение?

Но такой вопрос может возникнуть только у слепцов.

Так что для меня совершенно по-новому засияла строчка Маяковского:

Феномен мужского страха перед пиздой давно в науке зафиксирован. Именно он может объяснить мужскую тягу к gang bang [50] – вместе не так страшно.

Ну а почему многие женщины влекомы подставить себя под множество хуёв, – так это потому, что они их совсем не боятся.

И одна в половом поле воин.

Жизненное напутствие буддисту, озабоченному переселением душ: «Надо прожить свою жизнь так, чтобы она стала твоей последней.»

Главная причина, по которой многие люди требуют, чтобы сексуальная жизнь была интимным делом, состоит в том, что они хотят скрыть, как она у них убога.

В Германии удалось сделать наготу приемлемой в обществе только с помощью утверждения, что нагота естественна и вовсе не сексуальна. То есть саму сексуальность невозможно сделать приемлемой в обществе, но протащить её «во всеобщее пользование» можно: называя чёрное белым. Вот голые женщины и мужчины оказываются вместе в банях, бассейнах и прочих людных местах, но совершенно не ебутся.

Следуя по такому пути, можно эрекцию и женские раздвинутые ноги с сочащейся пиздой тоже назвать несексуальными, тогда и они, глядишь, станут приемлемыми в немецком обществе. Ну а следующим шагом следует признать не имеющим никакого отношения к сексу само совокупление. И только тогда германцы станут без стыда совокупляться на улицах.

Но в действительности – это обман, или самообман, на который идут люди только ради того, чтобы сделать секс более приемлемым. Это подобно тому, как часть искусства названа эротикой в отличие от порнографии, чтобы протащить в область приемлемого хотя бы ненарочитый секс.

Разумеется, любую либерализацию сексуальных проявлений надо приветствовать. Но как любопытны «исповедимые» пути, которыми люди это осуществляют – протаскивать секс, называя его не-сексом, то есть старательно не замечать волка в овечьей шкуре, чтобы уберечь своё волчье желание от «века-волкодава».

Немцы додумались до того, как лишиться стыда наготы с помощью её оскопления. А я додумался до уничтожения сексуального стыда и замены его сексуальной гордостью. И гордость эта проявляется во всенародном призыве: «Коль одет, то оголись. А коль гол, то поебись.»

Голая правда, чистая правда, святая правда – все эти фразы имеют один и тот же смысл, утверждающий, что это есть ничто иное как правда.

То есть эпитеты «голая», «чистая» и «святая» утверждают одно и то же, а значит являются синонимами. Вот и получается, что всё голое – это чистое и святое, а другими словами, что нагота – это чистота и святость.

Можно зайти и с другой стороны, ибо эти эпитеты образуют тождество: святость состоит из чистоты и наготы, или чистота есть нагота, дающая святость.

Все эти очевидные выводы «влицоплевательно» противоречат христианству и прочим религиям, страшащимся наготы, то есть правды.

Самый горький упрёк, который бросает американская женщина мужчине, это: «Тебе от меня нужен только секс и больше ничего!»

Но ведь в подавляющем большинстве случаев это – чистая правда, и, надо же, что именно правдой женщина умудряется укорять мужчину, смущать и заставлять его чувствовать себя виноватым. Виноватым в том, что он – американский мужчина.

Ненавижу, когда подавляющая часть игры киногероя заключается в том, как он энергично или вяло вытаскивает сигарету, вдумчиво её зажигает, глубокомысленно затягивается и отчаянно выдыхает дым. Такое делается беспомощным режиссёром на протяжении фильма раз десять. На эту процедуру уходит не менее минуты, итого десять минут из фильма идёт на курение, которое не несёт никакого смысла, за исключением страстности затяжек и затягивания фильма, а также рекламы спонсора – изготовителя сигарет.