— Ты… давно слушаешь? Я задумался… — смутился он.

— Не очень. Что-то про ошибку Пяти Первых. Но я не поняла. Мне больно. Тянет спину… — она слышала мужчину, но слушала лишь своё дитя.

— Терпи, милая, держись, — он нежно сжимал её руку. — Ложись удобно. Скоро всё закончится. — Он не понимал, зачем он говорит это, ведь она его не слушает. Когда он был молод, мужчин выгоняли вон от рожениц. Но сейчас он должен быть с ней, чтобы ничего не случилось.

Сейчас всё шло хорошо. Пара схваток, пара потуг, — и вот он, детский плач, вышедший послед… И на дрожащих руках — дрожащий вопящий младенец. Порой, женщины справлялись в одиночку. Но если рядом есть волнующийся любящий мужчина — что ж не покапризничать, не пожаловаться на боль. Лишь эта боль возвышает женщин в глазах мужчин. В этой женской слабости — истинно женская сила…

Она не кричала, нет. Она «мужественно» сдерживала стоны. И очень старалась. И с первым криком малыша она просто тихо заплакала. От счастья. Все мышцы тряслись от пережитого напряжения. Она даже не предполагала, что так бывает.

Кровь почти закончилась. Малыш с обрезанной пуповиной завёрнут в чистую мягкую ткань. Единственный со времён прихода серых — Безымянный. Они не отдадут его, ему не выжгут татуировку с номером. Без имени, значит, — без судьбы. Потому что пока нет имени, Судьба не будет плести ниточку; не будет у человека оберега; не будет названия.

— Я люблю тебя, малыш… — при первых звуках материнского голоса рёв умолк, большие детские иссиня-чёрные глаза искали ту, что говорила с ним. — Вот мы и родились. Мы с тобой такие молодцы! Теперь всё будет хорошо. Я рядом, папа рядом. Заживём! Такой труд большой, так тебе было тяжело. Но теперь всё хорошо, отдыхай, маленький… — она боялась замолчать, напугать его тишиной и говорила всякую чушь. Гладила его по вискам и щёчкам ещё дрожащими пальцами.

И всё время улыбалась. Для неё не осталось мира: только она и двое её любимых мужчин. Малыш слушал, зевал, смыкал сонные глазки. Настоящий мужик: сделал свою работу — родился — и спать. Слушал родной мамин голос и чувствовал успокаивающий ритм пульса папиных рук. Безымянный тихо уснул, чуть приоткрыв рот…

— Ты остался, — прошептала девушка, зачарованно глядя на возлюбленного.

Теперь она ему верила: он обещал остаться — и остался. Теперь у неё нет поводов ему не верить. Она поверит всему, что он скажет.

И сейчас её интересовали голоса на первом этаже.

— У нас гости? — романтика отступила. — Это Подземные? Они говорят на дроу…

— Да, милая. Они пришли… «передневновать». Не удивляйся, ко мне так же могут придти Наземные. Положение обязывает… — он обворожительно улыбнулся, обнял её за плечи. — По первому твоему слову я их вышвырну отсюда. И в океан эту дипломатию… Ведь вам с малышом нужен покой. Ты хочешь есть? Я принесу тебе сюда, а им предложу поспать на травке…

— Хочу пить… и что-нибудь яблочное в кальян… — она смутилась.

— Курить на голодный желудок! Ты моя глупышка. Сделаю тебе попить, кальян и ужин, а ты отдыхай.

— Разве мне не надо надеть амулет и отчитаться, что я жива-здорова? — девушка шарила глазами по комнате.

— Предоставь это мне, — он поцеловал её в ещё горячий лоб и спустился на кухню.

Голоса утихли, было слышно, как Подземные вышли из домика.

Двести-сорок-вторая наслаждалась своим ребёнком на руках, воздухом из окна, листьями на ветру, нежаркими лучами солнца. Внизу хозяйничал любимый мужчина. Она была счастлива.

«Кажется, жриц понять всё же проще, чем людей. Сказали — буду носить покупки, а сами оставили тут…»

Лорешинад задумчиво глядел в окно из-под полей «чжули», как назвал этот головной убор Сайлас. Правый Кии-Вэльве лежал на коленях.

«Не чувствую магии. Только Грим где-то рядом. И как они все здесь живут почти без зелени…»

Человеческий город производил двоякое впечателение. С одной стороны устройство немного напоминало жилые уровни Хар`ол-Велдрина, с другой — воздух здесь был заметно хуже, чем в лесу, откуда их привёз Грим. Слева то и дело проезжали разного вида повозки, именуемые здесь машинами. Временами они выстраивались в длинную колонну на перекрёстке, пропуская своих «сородичей» или пеших людей.

«Интересно, мне разрешат идти обратно пешком? Трястись в этом рычащем механизме не очень-то приятно. Или это только у колдуна такой, под стать хозяину?»

Уходя, Сайлас уточнил что-то у Грима, а потом со словами «Чтоб не скучно было» покрутил выступы на панели перед своим сидением. Машину тут же заполнила какофония звуков, затем мужской голос пропел-проговорил: