— Зойка, это мы! — тряхнула ее Ромашка. — Очнись, подруга!

Зойка перевела невидящий взгляд на девчонок, проскользнула по их лицам и вдруг застыла на Каланче. Глаз у нее перестал косить, она удивленно вскрикнула, словно ее поразило лицо Каланчи, стремительно бросилась на нее, сбила с ног, опрокинув на тротуар, и стала бить ногами, не разбирая, куда бьет. По лицу — так по лицу! По спине — так по спине!

— Ты что?! Ты что?! — орала перепуганная насмерть Каланча, закрывая руками лицо от ударов.

Глазастая и Ромашка пытались схватить Зойку, но она оказалась верткой и сильной, не давалась, кричала:

— Паскуда! Все из-за тебя! Заложила нас менту!.. Она заложила нас Куприянову! Раскололась!.. Стукачка! Сволочь паршивая! — И вдруг она беспомощно осела на тротуар рядом с Каланчой и затихла.

Глазастая и Ромашка безмолвно стояли рядом. Каланча поднялась, отряхиваясь, под их взглядами. Ей бы повернуться и убежать, но она почему-то не убежала. На щеке у нее был кровоподтек от Зойкиного удара.

— Вот они, наши красавицы, — сказал прохожий. — Наши дети! До чего довели Россию — девушки дерутся на улице, и не стыдно им!

— Иди ты, старый хрен! — огрызнулась Ромашка.

Глазастая потянула Зойку за руку:

— Вставай!

Тем временем к суду подъехал «воронок», и милиционер вывел арестованного Костю. Лицо у Кости было белое, словно его облили сметаной. Он шел, заложив руки за спину, и скрылся в милицейской машине, не оглядываясь. Вокруг машины столпились Лиза, Глебов, Судаков с женой и девчонки.

Машина тронулась. Зойка, не соображая ничего, растолкав всех, бросилась следом. Она бежала по середине дороги, хотя «воронок» давно уже исчез и ее могли сбить каждую секунду. Глазастая обогнала ее по тротуару, бросилась наперерез и повисла на Зойке, чтобы остановить.

Сколько времени они блуждали по улицам, Зойка не помнила. Она шла вперед не глядя, а с двух сторон ее держали Ромашка и Глазастая. А Каланча, опустив голову, упрямо брела следом. Потом она вдруг выскочила вперед и загородила дорогу Зойке.

— Ты долго будешь молчать? — спросила она. — Сил больше нет ждать. Скажи… Что там случилось?

— Он сознался… — с трудом выдавила Зойка, — что угнал…

— Вот чума! — возмутилась Ромашка. Ее пухлые губы вытянулись в ниточку. — Нашел, где правду говорить… В суде. В этой помойке. Ну, он слепой и глухой.

— У него не было другого выхода. — У Зойки задрожал голос. — Если бы он не признался, Судакова бы посадили.

— Ну и что? — не сдавалась Ромашка. — Это ведь надо было еще доказать. Может, Судаков бы сел, а может, и нет. А теперь Костю обязательно засадят за милую душу. Не пожалеют. И чистосердечное признание не поможет.

Зойка подавленно молчала. Какая-то сила бурлила в ней и требовала выхода, но она ее сдерживала.

— Ромашка права, — сказала Глазастая. — Не надо было признаваться. Тонка у него оказалась кишка. У нас с ними война… и нечего было играть в честность.

— Ух ты какая! — сорвалась Зойка, не помня себя. На Глазастую сорвалась, на любимую подругу. — Тебя бы на его место — покрутилась бы… — Ее крик остановил взгляд Глазастой, она увидела в нем такое отчаяние и сочувствие, что сразу замолчала.

Потом до нее дошел вопрос Каланчи:

— А нас он не заложил?

— Ах вот ты о чем? — неожиданно спокойно заговорила Зойка. — Ты о себе? Успокойся, ни слова… — И с гордостью за Костю добавила: — Он же благородный.

— Да я меньше вашего боюсь! — хохотнула Каланча. — Я же стукачка. А стукачей, как известно, не сажают. Просто если меня привлекут, то тренер вышибет из баскетбольной команды. Он у нас чистоплюй. — Она отбежала в сторону, высоко прыгнула вверх, оторвавшись от земли, вытянула руку, словно в ней был мяч, и бросила его в несуществующую корзину. Улыбнулась, помахала им рукой: — Счастливой прогулки! — и широким быстрым шагом скрылась вдали.

— Вымахала, чудище… — вздохнула Ромашка. — Скоро выше столба будет прыгать.

— А ты что, завидуешь ей? — удивилась Глазастая.

— Конечно, — призналась Ромашка. — Она весь мир исколесит, пока мы будем здесь гнить.

— Маленькие завидуют длинным. — Глазастая вытащила сигарету, щелкнула зажигалкой, сильно затянулась. — Длинные завидуют маленьким.

— Может, скажешь, ты никому не завидуешь? — рассмеялась Ромашка. — Воображала.

Глазастая промолчала. Она сосредоточенно курила. А Зойка стояла отрешенная, не слыша перепалки девчонок, не понимая, о чем они спорят. Она ощутила, что у нее в груди образовалась пустота, словно душа ее вылетела изнутри. И эта пустота расширялась и душила ее. Ей захотелось сделать себе больно, чтобы спастись, и она несколько раз изо всех сил стукнула себя кулаком в грудь.