Шрифт:
Гретхен
Нет. Редко вижу я кого в глаза. Лизхен
Сивилла рассказала на базаре. Ну, доигралась эта егоза! А гонор был какой у этой твари! Гретхен
Да что с ней? Лизхен
Нос заткни, тяжелый дух! Две жизни в ней, и ест и пьет за двух. Гретхен
Ах! Лизхен
Поделом! Открылось в эти числа. А как она на парне висла! Припомни танцы, и гульбу, И громкую их похвальбу. Вертелась с ним неосторожно В саду, в распивочной, в пирожной, Себя считала краше всех, Воображала, что не грех Подарки брать от бедокура, С ним разводила шуры-муры. Избаловался молодец. Вот и девичеству конец. Гретхен
Жаль бедную! Лизхен
Жалеешь ты? А безотлучно день за прялкой Просиживать до темноты Нам не было с тобою жалко? Тем временем она тайком Ходила к своему миленку, Тоски не ведала с дружком. Теперь за это ветрогонка Отведает епитимьи: Наденет девка власяницу За эти подвиги свои. [85] 85
Этот обряд церковного покаяния «блудной матери» (матери незаконного ребенка) был отменен в веймарском своде уголовных законов в 1786 году по настоянию Гёте «как обычай, только умножающий детоубийство» (цитата из докладной записки Гёте герцогу Карлу-Августу).
Гретхен
Он должен был на ней жениться. Лизхен
Найди такого дурака! Напутал, да и дал стречка. И то: не клином свет сошелся! Гретхен
Он плохо с нею обошелся. Лизхен
Брак не спасет от срамоты: На свадьбе парни ей цветы Сорвут со свадебной фаты, А девки перед дверью дома Насыплют отрубей с соломой. [86] 86
В старой России существовал аналогичный обычай: ворота дома согрешившей девушки мазались дегтем.
(Уходит.)
Гретхен
(возвращаясь домой)
Как смело хмурила я брови, Как предавалась я злословью, Как я строга была, когда Случалась с девушкой беда! Как из избы тогда надменно Чужой я выносила сор! Как не жалела слов, позор Изобличая откровенно! И вдруг какая перемена! Сама не лучше я сестер. Куда я скроюсь с этих пор? Куда я сделанное дену? Но то, что сердце завлекло, Так сильно было и светло! На городском валу [87]
В углублении крепостной стены изваяние скорбящей Божией Матери, перед нею цветы в кувшинах. Гретхен ставит свои цветы к прочим.
Гретхен
К молящей Свой лик скорбящий Склони в неизреченной доброте, С кручиной Смотря на сына, Простертого в мученьях на кресте, И очи Возведши За помощью отчей в вышине! Кто знает, Как тают По капле силы у меня внутри? Лишь пред тобой я вся как на ладони. О, пожалей меня и благосклонней На муку и беду мою воззри! Где шумно, людно, Дышать мне трудно, Поднять глаза на посторонних срам, А дома волю Слезам от боли Даю, и сердце рвется пополам. Я эти цветики в букете Слезами облила, Когда сегодня на рассвете Их для тебя рвала. Меня застало солнце в спальной Давным-давно без сна. Я думою своей печальной Была пробуждена. Спаси меня от мук позора. Лицо ко мне склоня! Единая моя опора, Услышь, услышь меня! 87
Написано в 1775 году.
Ночь. Улица перед домом Гретхен [88]
Валентин, солдат, брат Гретхен.
Валентин
Зайду, бывало, пить в подвал И слышу, как иной бахвал Расписывает наобум Свою властительницу дум. И девушки на свете нет Красивей, чем его предмет. Я тихо сяду, как вошел, И локти положу на стол, И бороды курчавлю край, Пока болтает краснобай. Потом стакан свой подыму И говорю в ответ ему: «Кому какая по нутру, — Я выпью за свою сестру. Какую девушку в стране Поставишь с Гретхен наравне?» И прекращается вранье, Все чокаются за нее, Смолкают разом хвастуны И видят, что посрамлены. Теперь все по-другому здесь, Хоть на стену от злобы лезь! Терпеть, чтоб каждое дрянцо. Могло бросать тебе в лицо Намеки, колкости, кивки, Двусмысленности и смешки! А чем мерзавцев этих мне На месте припереть к стене, Когда их сплетни не навет И в их словах обмана нет? Что за канальи там вдвоем Подкрадываются тайком? Поди, любезник сестрин тут? Они живыми не уйдут. 88
За исключением сорока вступительных стихов, относящихся к 1775 году, сцена писалась в 1800 году и была окончена 20 марта 1806 года.
Входят Фауст и Мефистофель.
Фауст
Дрожа от веянья прохлады И озаряя сумрак плит, Неугасимая лампада В соборной ризнице горит. Такой же мрак во мне точь-в-точь, Как эта полутьма и ночь. Мефистофель
А у меня позыв другой, Какой-то зуд страстей угарных, Как по ночам весенним вой Котов на лестницах пожарных. Ведь я бродяга и шатун И славу о себе упрочу Опять Вальпургиевой ночью, А завтра ведь ее канун. Тогда по праву кутерьма И сходит целый свет с ума.