– Ты должен!

– Ни за что!

– Прошу тебя!

– Уверен?

– Я отказываюсь от нее, старина. И… надеюсь, вы будете счастливы.

– Не знаю, что и сказать. Как тебя благодарить?

– Не стоит.

– Но, Питер, подумай, что ты делаешь. Ну да, я веду в счете, но впереди еще девять лунок, а моя игра далека от совершенства. Ты ведь запросто можешь меня победить. Неужели забыл, как я однажды накатал сорок семь на двенадцатой? Вдруг мне и сегодня не повезет? Ты понимаешь, что если сдашься, я вечером пойду к мисс Форестер и сделаю предложение?

– Да.

– И все равно отступаешься?

– Именно. Кстати, не обязательно ждать вечера. Я только что видел мисс Форестер у теннисного корта, она была одна.

Джеймс залился румянцем.

– Тогда я… наверное…

– Тебе лучше поторопиться.

– Точно. – Джеймс протянул руку. – Питер, старина, я никогда этого не забуду.

– Да ладно, иди.

– А как же ты?

– В каком смысле? А, ну попробую доиграть оставшиеся девять лунок. Захочешь – присоединяйся.

– Ты придешь на свадьбу? – нерешительно спросил Джеймс.

– Непременно, – отозвался Питер. – Удачи.

Голос его звучал ободряюще, но друга Питер проводил сочувственным взглядом и тяжело вздохнул.

Сердце Джеймса, когда он подошел к мисс Форестер, учащенно билось. Девушкой невозможно было не залюбоваться: она стояла в лучах солнца, одна рука на поясе, в другой – теннисная ракетка.

– Как поживаете? – поздоровался Джеймс.

– Добрый день, мистер Тодд. Вы что же, играли в гольф?

– Да.

– С мистером Уиллардом?

– Да. Мы играли матч.

– Гольф, – продолжала Грейс Форестер, – по-видимому, заставляет людей забывать о манерах. Мистер Уиллард счел возможным оборвать наш разговор на полуслове и покинуть меня.

Джеймс был потрясен.

– Вы разговаривали с Питером?

– Да. Сию минуту. Не понимаю, что с ним приключилось. Вот так запросто взял махнул рукой, развернулся и ушел.

– Нельзя разворачиваться во время ответственного маха, – изумился Джеймс, – только при завершении удара.

– Простите, что вы сказали?

– Нет-нет, ничего. Это я так, задумался о своем. Я, видите ли, в последнее время много думаю. И Питер тоже. Вы уж на него зла не держите. Мы сейчас играли очень важный матч, и он, наверное, переволновался. Вы, кстати, совершенно случайно, не наблюдали за нами?

– Нет.

– Жаль! Видели бы вы меня на лунке у озера. Я сыграл на единицу ниже пара.

– Пара? Не знаю такого. Вы часто с ним играете?

– Нет, вы не поняли. Я хочу сказать, что сыграл лунку лучше, чем можно было ожидать от самого прекрасного игрока. Там, знаете ли, все дело в первом ударе. Слишком мягко бить нельзя, потому что мяч упадет в озеро; но и слишком сильно – тоже нельзя, а то можно перелететь через лунку прямо в лес. Этот удар требует очень тонкого чувства мяча и дистанции, в точности, как у меня. Возможно, еще целый год никому не удастся сыграть эту лунку вторым ударом. Даже у местного профессионала это не так уж часто выходит. Представляете, мы еще только подходили к лунке, а я про себя уже решил, что сегодня никаких ошибок не будет. Легкость, изящество и умение не напрягаться – вот в чем секрет любого удара. Многие думают, что важнее всего хорошая техника…

– Это же снобизм! Мне, например, совершенно безразлично, у кого какая техника. Не автомобиль красит человека.

– Нет, вы не совсем поняли. Я говорю о стойке и прицеливании во время удара по мячу. Многие игроки только и думают о том, под какими углами к линии удара расположены руки, ноги и рукоятка клюшки. В большинстве случаев именно желание сохранять все эти углы неизменными приводит к нежелательным поворотам головы и напряжению в мышцах, что мешает свободному исполнению свинга. Однако по существу, качество удара зависит лишь от того, насколько четко игрок видит мяч, и только по этой причине нужно следить за неподвижностью одной-единственной точки, которая находится сзади у основания шеи. Линия, проведенная от этой точки к мячу, должна составлять прямой угол с линией удара.

Джеймс сделал небольшую паузу, чтобы набрать воздуха, и тут заговорила мисс Форестер:

– По-моему, все это вздор.

– Вздор?! – ужаснулся Джеймс. – Да я практически дословно цитирую одного из ведущих знатоков игры!

Мисс Форестер раздраженно взмахнула теннисной ракеткой.

– Гольф, – сказала она, – скука смертная. Вот уж не могли выдумать игры глупее.

Когда рассказываешь историю, невольно осознаешь недостаток жанра, ведь слова – очень скудное выразительное средство для описания судьбоносных моментов. В этом неоспоримое превосходство художника над летописцем. Будь я художником, непременно изобразил бы, как Джеймс падает навзничь, а траекторию его полета отметил бы пунктирной дугой, не забыв пририсовать вокруг головы несколько звездочек, подчеркивающих глубину душевной травмы. Нет слов, что могли бы передать тот неподдельный всепоглощающий ужас, охвативший Джеймса, когда леденящие кровь слова мисс Форестер зазвенели в его ушах.

До сих пор Джеймсу не приходило в голову справиться о религиозных воззрениях мисс Форестер, так как он всегда полагал их здравыми. И вот она стоит перед ним и оскверняет волшебный летний день самым настоящим злокозненным богохульством. Нельзя сказать, что в этот миг любовь Джеймса превратилась в ненависть. Он не возненавидел Грейс. Отвращение, которое он испытал, было куда глубже ненависти. Чувство, возникшее в его душе, нельзя однозначно назвать ни брезгливостью, ни жалостью, хотя и того и другого в нем хватало с лихвой.