Шрифт:
III
Песнь о котах
* * *
* * *
* * *
Черная луна
Сборы
Miserere
Книга стихов
Весеннняя песня
Перевод И. Тыняновой
I
II
Как улитка отправилась путешествовать и кого она встретила в пути
Перевод И. Тыняновой
Был первый рассвет,и на первом рассветемужчина и женщинаспали, как дети.Но солнце взошло,и проснулась от жарау древа познаньяприлегшая пара.Играя листвой,они подняли гам,и яблоко сердцемупало к ногам.Оно обещалодар слова бесценный,свободу душии наказ беспременныйберечь от ярма эту душу живую,и вкус непокорностии поцелуя.Адам был чернющим,а Ева – светлее,но оба страшны.Не волосья, а змеи.Тигриное тело бугрилось от мощи.Баюкали их предрассветные рощи.Но стало светать,и на самом-то делеони родились,когда яблоко съели.И только тогдаоткрыли имдушу вино и вода.
Домашний Мефистофельна солнце спозаранкушлифует элегантность и львиную осанку.Мой кот весьма воспитан —проказлив, но приветлив.К тому же музыкален и крайне привередлив:Бетховен не по вкусу,а Дебюсси – шарман.И по ночам, бывает, мой пылкий меломанвозьмет да и пройдется по всей клавиатуре.И рад! Парижский гений сродни его натуре.Наверно, в прежней жизниконкистадор гармонийловил мышей в подвалах одной из филармоний.Он понял и упрочил, отстаивая твердо,новаторскую прелесть кошачьего аккорда —из нот дождя и ветра ночная мешанинаменя с котом чарует и бесит мещанина.Спасибо и на том.Кота французы любят. Верлен был сам котом.Как дивно он мурлыкал капризнице-луне,терпел от насекомых, топил себя в вине,угрюмый кот бездомный, задира и притвора,среди котов церковных как белая ворона…Кота французы любят, как мы – тореадора,как любит ночь Россия или Китай – дракона.Коты потусторонни. Былые божества,они не растеряли секрета волшебства.Не учит ли нас жизни котовий взгляд сонливый?«Любовные приливы, любовные отливы.Ритм жизни. И не только бесплотные глаголы,но все – и свет, и розы, и звезды не бесполы».Он щурится – и светомдуши его зеленой пропитанная мгламаячит силуэтом бесовского козла.Котовьи души древни, их души – андрогины,В них женская истома и мужеская ярость.И странны эти души, беспутны и невинны,любовно сочетают и молодость, и старость.Мой кот, Филипп Испанский, с презреньем сюзеренасобак корит за верность, а крыс – за лизоблюдство,приемлет подношенья спокойно и надменнои свысока взирает на наши безрассудства.В котах я чту великих наставников печали,ведь кот любой эпохи – знаток ее болезней.Игрушками прогресса разнеженный в началенаш век траншей и танков чем дальше, тем железней.Мы горести лелеем, растим и умножаем,без истины дичаем и стелемся бурьяном.Посеянные зерна вернутся урожаем —котам это известно не хуже, чем крестьянам.Коты на сов похожи. Согласно планам Богабыла первоначально порода их крылатаи с полчищем исчадий, которых от порогагонял святой Антоний, была запанибрата.Во гневе кот ужасен и сущий Шопенгауэр —раздувший баки демон с чертами шарлатана.Обычно же коты степенны, даже чванныи все в одном согласны – что человек ничтожен,что смерти не минуешь, а раньше или позже —неважно. Так возляжем на солнечное ложе!Улегся под часами красавец мой глазастыйи спит под колыбельный, заупокойный звон.И что ему стенанья сыча Экклезиастаи вся твоя премудрость, о дряхлый Соломон!Спи, воплощенье лени, блаженно и невинно,пока свожу я счеты с ушедшим навсегдаи над моей печалью смеется пианино,показывая зубы – оскал угля и льда.И помни, сытый соня, что век кошачий краток,что бродит твой сородич, голодный и ничей,что корчатся бродяги от меткости рогатоки гибнут, как Сократы,прощая палачей…Ничем не дорожите, чурайтесь суетыи грейтесь на припеке, блаженные коты!
Случается, слезами горло сдавит,а сердце вдруг возьмет и улыбнется.Случается, надежда налукавит,а наяву химерой обернется.Мы свечи, неразборчивой рукоюзажженные в холодном запустеньи.Огня и света силой колдовскоюразбуженные, спугнутые тени.И сердце плачет…И втайне мы противимся мгновеньям,когда нас теплый свет переполняетнадеждой и весенним дуновеньем.А сердце плачет…
Вечерний ветер в деревьяхиграет их голосами.Колосья смотрят на звездыи тускло светятся сами.Уходит закат в потемки,в курящийся росный ладан.Рассыпав янтарные четки,уходит, никем не разгадан.
Ночь новолунья —полог равнинный.День вырастаетснежной вершиной.Ночи – равнины,дни – это кручи.Ночи все слезней,дни все певучей.
У песни ночнойесть непроглядные далии небо с черной луной.И есть у песни земля,где ждут луну наковальни,кровавый отсвет суля.
Краски в мешке заплечном —скрашивать мысливстречным.Пару платков в карманы —стягивать наши раны.И пара глотков во фляге —жаждущему бродяге.
Песня крушит года.(Этим она горда.)Ранит навек сердца.(Это ее беда.)И бередит гроба.(Это ее мольба.)
Выходят веселые детииз шумной школы,вплетают в апрельский ветерсвой смех веселый.Какою свежестью дышитпокой душистый!Улица дремлет и слышитсмех серебристый.
Иду по садам вечерним,в цветы одетым,а грусть я свою, наверно,оставил где-то.На кладбище, над черепамизабывших время,трепещет земля цветами,взросло их семя.И кипарисы, покрытыпыльцою нежной,вперили пустые орбитыв простор безбрежный,качая своей утомленнойглавой зеленой.Апрель, ты несешь нам звезды,вешние воды,зажги золотые гнездав глазах природы!
Воздух тихого утракак-то по-детски нежен,протягивают деревьяруки свои к земле.Колеблющимся туманомпокрылись поля и посевы,и в воздухе ткут шелковинкипауки для своих сетей —сверкающие дорожкина голубом стекле.А рядом, под тополями,ручей, напевая песню,по зеленой траве бежити мирная улитка,мещаночка с тропинки,смиренная простушка,глядит на широкий мир.Вокруг тишинабезмятежна.Улитка вздохнула украдкойи, бросив дом и хозяйство,тронулась в путь-дорогу,чтоб край тропинки увидеть.Ползет себе странница нашаи вот набрела на место,где плющ по земле разросся,вплетаясь в крапиву. Чинносидели там две лягушки,на утреннем солнце греясвои старушечьи кости.– Все эти новые песни, —ворчала одна лягушка, —поверь, ни гроша не стоят!– Подруга, – ей отвечаладругая лягушка, слепаяи сильно помятая с виду, —когда я была девчонкой,я верила: Бог услышиткогда-нибудь нашу песнюи сжалится он над нами.С тех пор прожила я долгои уж ни во что не верюи петь совсем перестала…Так жаловались лягушкии милостыню просилиу резвого лягушонка,который с нахальной минойпрыгал рядом по травке.И вот перед темным лесомулитка остановилась.Хочет кричать. Не может.Лягушки к ней подскочили.– Бабочка это, что ли? —спросила слепая лягушка.– Ты разве не видишь рожки? —подруга ей отвечала. —Это улитка. Скажи нам,улитка, ты издалёка?– Живу я не очень близкои хочу домой поскорее.– Улитки очень трусливы, —сказала слепая лягушка.– Умеешь ты петь? – Не умею, —улитка в ответ. – А молиться?– Меня не учили, нет.– А в вечную жизнь ты веришь?– А что это?– Это значитжить вечно в реке прозрачнойс цветущими берегами,где много прекрасной пищи.– Да что вы? А мне говорилапокойная бабушка в детстве,что я после смерти будуползать по нежным листьямсамых высоких деревьев.– Еретичка была твоя бабка!Мы говорим тебе правду,а не веришь – заставим верить! —разбушевались лягушки.– Зачем я ушла из дому? —плачет улитка. – Я верюв вечную жизнь, конечно,вы правы… —Тогда лягушкизадумчиво удалились,а наша улитка в страхепоспешила в лес углубиться.Две нищенки, две лягушкизастыли подобно сфинксам.Одна из подруг спросила:– Ну, в вечную жизнь ты веришь?– Не верю, – ответила грустнослепая больная лягушка.– Зачем мы тогда улиткесказали, что надо верить?– Затем, что… Сама не знаю, —вздохнула слепая лягушка, —я не могу без волненьяслышать, как наши детиквакают, сидя в канаве,и призывают Бога…А бедная улиткавернулась назад. Тропинкапустынна. Горячий ветерзастыл в тополях высоких.И тут повстречалась улиткас красными муравьями,они, суетясь и толкаясь,тащили полуживогомуравья, у которого сильнопереломаны усики были.Воскликнула наша улитка:– Мурашеньки, остановитесь!За что наказать хотитевашего бедного братца?Расскажите мне, что он сделал?Я вас рассужу справедливо.Ты сам расскажи, не бойся.Тогда муравей полумертвыйсказал тихонько и грустно:– Я, знаете, видел звезды.– Звезды? Что это значит? —кричат муравьи возмущенно.Да и улитка тожеспросила задумчиво: – Звезды?– Да, – муравей отвечает, —я видел звезды, поверьте.Я поднялся высоко,на самый высокий тополь,и тысячи глаз лучистыхмою темноту пронзили. —Тогда спросила улитка:– Но что же такое звезды?– А это огни, что сияютнад нашею головою.– Но мы их совсем не видим! —сердясь, муравьи возражают.А улитка: – Слаба я зреньем,вижу не выше травки.Тогда муравьи вскричали,усиками вращая:– Тебя мы убьем. Ленив тыи развращен. Ты должентрудиться, не глядя в небо.– Звезды я видел, звезды, —раненый им отвечает.Тогда изрекла улитка:– Оставьте его, идитесвоею дорогой, братья.Наверно, ему недолгожить на земле осталось.Пчела пролетела, разрезавмедовыми крыльями воздух.Муравей, умирая, дышитсвежей вечерней прохладойи шепчет: – Пришла ты за мною,унеси меня к звездам, пчелка.Видя, что он уже умер,муравьи разбегаются в страхе.Улитка, вздохнув украдкой,прочь поползла в смущенье,словно пред ней раскрыласьвечность на краткий миг.– Нет у тропинки края,верно, ведет она к звездам, —восклицает она печально. —Только мне до них не дойти.Уж больно я неуклюжа,мне лучше о звездах забыть.Туман висит над полями,и солнце лучом дрожащимпо колокольням дальнимпод вечерний звон скользит.А мирная улитка,мещаночка с тропинки,в смущенье с тоскою страннойглядит на широкий мир.