Он сразу заметил бинди на ее лбу, точка оттенка одежды, густого синего цвета. Лицо было темное и узкое. Наукарам представил ее по-английски и принялся ее расхваливать, словно хотел продать. Ситуация была неприятной и одновременно волнующей. Вдруг ее нижняя губа скользнула по верхним губам, и моментально вернулась обратно, так быстро, что он не был уверен, действительно ли это видел. Он задал ей несколько вежливых вопросов, и лишь несколько ответов спустя она подняла голову. Во взгляде подобострастия было меньше, чем в положении ее тела, глаза, черные в белом, как оникс, вправленный в каджал. Один лишь недостаток имело ее совершенное лицо: высоко на лбу, рядом с кромкой волос, загибался шрамик, как нарождающаяся луна. Он не понимал, что говорил Наукарам, он перестал слушать, лишь кивнул однажды, когда она отвернулась и вышла вслед за Наукарамом. Уходя, подарила улыбку, маленькую, как загнутый уголок страницы в книге. Наукарам тотчас же вернулся.

— Наукарам, что это такое?

— Мне показалось, вы тоскуете по женскому обществу.

— И ты решил, что я не в состоянии об этом сам позаботиться?

— Вы так сильно заняты, зачем вам обременять себя еще и этим?

— Так-так.

— Она вам не понравилась?

— Она изумительна. И кроме того, ты прав, как бы я сам нашел женщину?

— Быть может, вам захочется посмотреть несколько дней, доставляет ли вам радость ее общество.

— Я не привык к таким сделкам.

— Вы не должны ни о чем беспокоится, сахиб. Я возьму на себя все то, что вам может показаться неудобным. Вам нужно лишь наслаждаться.

Но в этой женщине крылось нечто большее, чем надежное обещание наслаждения.

II Aum Bhaalchandraaye namaha I Sarvavighnopashantaye namaha I Aum Ganeshaya namaha II

— Вы должны узнать о Кундалини, я так решил. Я не должен ничего скрывать.

— Ты видишь, чтобы я писал? Нет! Я буду только слушать.

— Я нашел ее в маикханне. Я увидел ее там, она там обслуживала. Она принесла мой стакан, молоко с бхангом, которое я очень люблю. Я никогда не пил даару, я ненавижу алкоголь. Может, вы не знаете, но там очень благообразные женщины, и они умеют танцевать. Если им нравится посетитель, и посетитель кладет на стол деньги, они танцуют перед ним, только для него. Я наблюдал за ней. Я подумал, как было бы прекрасно, если бы она станцевала для меня. Я мог себе это позволить, поэтому я вернулся и положил на стол деньги. И она танцевала. Только для меня. Заглянув мне в глаза, она дала понять, что находится близко-близко и одновременно что прикоснуться к ней невозможно. Она была подобна священному фикусу в центре деревни…

— Не преувеличиваешь ли ты?

— Быть может. Не имеет значения, о чем она мне напоминала. Важнее, что когда танец окончился, в голове у меня поселилась идея. Она была женщиной, которую я мог представить рядом с Бёртон-сахибом, она утолила бы его голод по экзотическому. Моему господину нужна была спутница. Его чувства не могли удовлетворить случайные прогулки, он все делал основательно.

— Значит, он не все время сидел за письменным столом.

— Я поговорил с ней. Я очень старался найти правильные слова. Я не хотел ее обидеть. Она должна была понять, что я делаю ей предложение из почтительности и уважения. Она согласилась немедленно. Признаться, это удивило меня. Потом я позаботился о всем прочем.

— Полагаю, об оплате.

— Не только. Подобные отношения длятся долго. Я послушал людей. Мне надо было защитить моего господина. Оградить его от всех возможных неприятностей. Я составил документ, и она его подписала.

— Как?

— Что как?

— Как ты его составил? Ты не умеешь писать, если мне позволено будет об этом напомнить.

— Вы можете сами догадаться, какой будет ответ. Я пошел к лахье.

— И он согласился записать на бумаге подобный договор?

— Почему бы нет. Это было обычным делом.

— Воистину, мы должны очистить нашу страну. Эти млеччха несут к нам грязь, которая нас разрушает.

— Ну, это вы преувеличиваете.

— Да что ты знаешь, ты был в их власти, ты же их выкормыш, а может, теперь ты один из них.

— Раз я их знаю, то я один из них? Это смешно. А что насчет Бёртон-сахиба? Он жил среди нас. Когда он одевался как я, то вполне мог сойти за одного из нас. И что же, он теперь — один из нас?

— Есть разница между отречением от себя и маскарадом. И притом огромная.

— Я кстати знаю, у нас всегда были куртизанки, это записано даже в Пуранах.

— И кто тебе это сказал?

— Не важно.

— Кто?

— Бёртон-сахиб.

— Бёртон-сахиб? И ты доверяешь какому-то млеччха, когда речь заходит о наших собственных традициях? С каких это пор чужеземцы стали мерилом нашего знания? Куртизанки в Пуранах, хм, посмотрим какую более мерзкую ложь они придумают.