– Он придет сегодня на работу?

– Может быть. Посмотрим.

Фредрика открыла сумочку.

– Кстати, по поводу киноклуба… Сегодня утром мне пришла в голову одна мысль. Не имеющая никакого отношения к Спенсеру.

Алекс смотрел на нее, пока она вынимала свои бумаги. Она окинула его быстрым взглядом: в его лице появилось нечто новое, какое-то умиротворение, которого ему раньше не хватало.

Фредрика сбилась с мысли, стала лихорадочно вспоминать, что хотела рассказать. Потом вспомнила. Алекс смотрел на нее с недоверием.

– То есть ты думаешь, что Турбьерн Росс, мой коллега с восьмидесятых годов, общался с Ребеккой Тролле незадолго до смерти? А затем скрыл этот факт от следственной группы?

Фредрика сглотнула. Бессонная ночь давала о себе знать.

– Я считаю, что это могло быть.

Она пододвинула Алексу записи Ребекки. Указала на слово «снафф» в самом низу.

– Это всего лишь слово, – проворчал Алекс.

– Это его слово. И ему принадлежит идея, что книги якобы экранизированы.

– Попроси Эллен проверить распечатку ее звонков, – сказал Алекс, подумав. – Проверьте, не звонила ли Ребекка в полицию, напрямую или через коммутатор. Мы могли пропустить это, считая, что она обращалась в полицию по совершенно иному поводу.

– Я сделаю это прямо сейчас. – Фредрика поднялась.

– Если Петер не появится, тебе надо будет присутствовать на допросе Вальтера Лунда. Он придет через час.

– А Теа Альдрин?

– А что с ней?

– Разве мы не будем с ней встречаться?

– Узнай, где она сейчас находится, и нанесем ей визит несколько позднее. Правда, не верю, что это что-то даст, раз она все равно молчит.

У Фредрики остался еще один вопрос.

– А что ты думаешь по поводу Моргана Аксбергера? Разве мы не хотели побеседовать и с ним тоже?

– С ним пока подождем. – Алекс подавил вздох. – Все сразу не успеть.

Фредрика поспешила в свой кабинет, а затем к Эллен, которая пообещала немедленно проверить списки звонков Ребекки.

– Кстати, тебе пришли еще факсы из норвежской полиции по поводу Вальтера Лунда, – добавила она.

Новые бумаги, новые ниточки.

Вернувшись к себе в кабинет, Фредрика прочла мате риалы норвежских коллег. Они собрали дополнительные сведения. Среди прочего сообщали, что дядя Вальтера Лунда по матери заявил его в розыск в начале восьмидесятых годов, когда тот устроился на судно по перевозке автомобилей и больше не объявлялся. По словам полицейских, дядя до сих пор регулярно приходит в местный участок в Голе и спрашивает, не выяснилось ли что-нибудь о судьбе племянника.

Тут уместно было бы спросить: почему? Вальтер Лунд известен во всей Северной Европе, и его имя часто появляется и на страницах норвежских газет. Неужели пожилой дядя не понимает, что преуспевающий бизнесмен, ныне живущий в Стокгольме, и есть его пропавший племянник?

Фредрика наморщила лоб. Может, здесь какое-то недоразумение? Может быть, существовало несколько человек по имени Вальтер Лунд, перебравшихся из Норвегии в Швецию в тот же год? Вряд ли.

Фредрика взяла фотографию Лунда и стала рассматривать. Почему же он не связался со своим единственным оставшимся в живых родственником в Норвегии? И, что еще важнее, почему родной дядя его не узнавал?

Ночь тянулась бесконечно долго. Все враждебные звуки, запахи и ощущения кололи Спенсера, как иголки, не давая заснуть. За долгие часы одиночества в нем крепла уверенность. Уже не имеет значения, отпустят ли его на волю: та жизнь, которую он раньше вел, рухнула безвозвратно. Если его и будут вспоминать, то только как сексиста и насильника студенток.

В том, что касается преступлений на сексуальной почве, никакой альтернативной интерпретации быть не может, – это Спенсер прекрасно понимал. Никто не захочет оказаться неправым, признать невиновным того, кого надо было засадить. Так что в конечном счете уже не играло никакой роли, будет ли он осужден за те преступления, в которых его обвиняла Тува. Приговор коллег и окружения все равно будет самым суровым.

Дыма без огня не бывает. Во всяком случае, в отношении преступлений на сексуальной почве.

Но и этого еще мало. Теперь коллеги его гражданской жены подозревают его в соучастии в убийстве. Задним числом он горько сожалел, что с самого начала не объяснился с Фредрикой. Отчасти он списывал эту свою глупую ошибку на другие проблемы с Тувой. В его жизни просто не было места для двух таких серьезных подозрений, он не в состоянии был справиться с двумя сразу. Кроме того, о подозрениях в убийстве он узнал слишком поздно, чтобы успеть выработать к ним какое-то отношение. В голове у него была одна мысль, продиктованная паникой.