– Не закапывайся в негатив, – говорила она ему. – Ты предаешь самого себя, когда отказываешься веселиться.

Он научился слушать ее, следовать ее советам и мыслям. Старался быть поближе к ней, чтобы ее энергия и жажда жизни передались ему. Любил видеть, как ее лицо сияет при виде него, приглашая его в свой круг.

Проблема заключалась лишь в том, что ему никогда не удавалось полностью завладеть ее вниманием. Хокан перевернул страницу альбома. Фотографии отца, которые Ребекка уговорила его сохранить. Хокан хотел выбросить все его снимки, всё, к чему прикасался отец. Ненавидел его за предательство. За то, что Хокан оказался недостаточно хорош для него и он покончил с собой. И сделал так, чтобы сын его нашел.

Хокан остался тогда один с матерью. Как он ненавидел все на свете! Мама пила больше, чем когда бы то ни было, и выкуривала по две пачки сигарет в день. От Хокана пахло дымом. Дым был везде: в его волосах, даже сразу после душа, в только что постиранной одежде. Запах сигнализировал о неблагополучии его дома. Хокан сходил на встречу с психотерапевтом – полным идиотом, который ни черта не понял в его ситуации.

А вот Ребекка все понимала. Слушала, когда он рассказывал. Садилась близко, хотя от него плохо пахло. Иногда приглашала к себе домой после школы. Он обедал с ней, ее матерью и братом. Это была настоящая семья, и Хокан наслаждался каждой минутой пребывания там. И делать уроки вместе с Ребеккой он предпочитал не в библиотеке, а у нее дома.

В альбоме Хокана были снимки таких сцен. Их делала мама Ребекки, Диана. Хокан провел пальцем по лицу подруги на фотографиях. Уверенный взгляд прямо в объектив – внутренняя сила, какая ему и не снилась.

Новые снимки, за пару недель до выпускного экзамена. Их первый кризис. Хокан вздохнул. Все хорошие отношения должны пройти через кризис, чтобы четче определить свои рамки. Проблема заключалась в том, что Ребекка не в меру раздула проблему. Она говорила, что задыхается, что Хокан все время следует за ней по пятам и это уже чересчур. Ей хотелось общаться и с другими, и она думала, что Хокан этому мешает.

Как это возможно?

У них были идеальные отношения, вместе они не нуждались больше ни в чем. Ребекка говорила, что надо давать друг другу жизненное пространство, что он не должен неправильно понимать их дружбу.

Новая страница в альбоме. Хокан испытал то же раздражение, что и всегда. После фотографий с окончания гимназии наступил перерыв на целый год. В тот год, когда Ребекка отправилась учиться во Францию. Он узнал об этом за неделю до ее отъезда. Ярость закипела в нем, угрожая хлынуть через край. С самого выпускного экзамена он держался в стороне, давая ей возможность понять значение их отношений. А она ответила тем, что попросила дать ей еще время.

Хокан сжал кулак и ударил по кровати. Повезло тогда Ребекке, что Хокан такой благородный и терпеливый. Упиваясь собственным великодушием, он открыл последнюю страницу альбома. Мало кто способен продемонстрировать такую нежность и терпимость к своей любимой.

Слезы потекли ручьем, когда он взглянул на последний снимок.

Мутная черно-белая картинка, снятая при помощи ультразвукового аппарата.

Ребенок Хокана и Ребекки на сроке беременности три месяца.

Он сел в кровати, тяжело дыша, не сводя глаз со снимка.

– Зачем тебе понадобилось все испортить? – прошептал он.

Балкон был залит вечерним солнцем. Дул прохладный ветерок, но, накинув на плечи свитер, прекрасно можно было побыть на воздухе. Петер и Ильва молча сидели у стола и пили вино. Посмотрев друг на друга, оба внезапно расхохотались.

– Черт, сидим тут, как двое пенсионеров, – сказал Петер.

– Ты хотел сказать, как двое усталых родителей близнецов.

Голос Ильвы, всегда немного хрипловатый, но исполненный силы. Ее улыбка – такая ослепительная, что у Петера буквально подкосились ноги, когда они встретились впервые.

– Ты хочешь еще детей?

Он и сам до конца не понимал, зачем задал этот вопрос.

– Нет, не хочу. А ты?

– Кажется, нет.

В прошлый раз им мало не показалось…

Она молча следила за его движениями – как он отхлебнул вина, поставил бокал на стол.

– Почему ты об этом спрашиваешь?

– Сам не знаю, просто мысль такая мелькнула.

– Мысль о чем?

– О детях. Сколько их надо иметь – на сколько хватит сил?

Ильва наклонила голову, на его лицо упала тень.

– Боюсь, у нас с тобой хватит сил только на тех, которые уже есть.

В ее словах не было обвинения – только констатация факта. Приятный контраст к их прежнему стилю общения. Когда они кричали, плакали, проклинали и унижали друг друга. Теперь, задним числом, он не понимал, как они могли дойти до такого.

– Мне тоже так кажется, – ответил Петер.

Ему вспомнилось то время, когда он лгал Ильве и изменял ей. Как он ненавидел самого себя в тот период жизни!

– Вы должны простить самого себя, – сказал ему психолог. – Должны начать верить, что заслужили прекрасную семью и хорошие взаимоотношения с близкими.