Это подействовало на всех. Наш гимн, из другой эпохи, когда наша страна была в осаде, из тех времен, когда она согнулась, но не сломалась. Слова протянулись сквозь время, объединяя нас с прошлым и будущим одновременно.

– …страна свободных, родина храбрецов.

Раздались аплодисменты и радостные крики.

– Десять… девять… восемь…

– Я люблю тебя, Люк. – Я сжал малыша в объятиях и поцеловал. Лорен тоже поцеловала его. – И тебя люблю, Лорен.

Я поцеловал ее, а она – меня.

– …два… один… С Новым годом!

Комната наполнилась шумом гуделок и радостными восклицаниями. Все обнимали друг друга и целовались.

– Эй! – крикнул кто-то. – Посмотрите туда!

Когда Чак тронул меня за плечо, я как раз целовал Элларозу. В дальнем углу квартиры, у окна, столпились люди. Винс помахал нам рукой.

– Свет! – заорал он, указывая на окно.

Если раньше за окном была темнота, то теперь падающие снежинки подсвечивало мягкое сияние. Я взял Люка на руки и подошел к окну.

Там горела не просто лампа или уличный фонарь – была освещена вся улица и здание напротив. С нашей стороны из-за зданий мы видели не сами огни, а только их дрожащее отражение. Подняв взгляд, я увидел, что вспыхнуло даже небо.

Наверное, электричество есть во всем квартале, как они и обещали.

– Идем! – завопил Чак. – Спустимся и посмотрим!

– Я останусь с детьми, – сказала Лорен, – а ты иди.

Я легко сжал ее в объятиях и еще раз поцеловал.

– Да ладно! Я хочу, чтобы Люк тоже это увидел.

Разогретые спиртным, мы принялись лихорадочно искать одежду. На улице было не так уж холодно, и поэтому я взял, что нашлось, не забыв плотно закутать Люка, и мы с ним побежали по лестнице вслед за остальными. Главный вход завалило снегом, и мы один за другим протиснулись через черный вход на Двадцать четвертую улицу.

Люк ничего не понимал, но улыбался, видя всеобщее оживление.

Осторожно, освещая путь фонарем, я пошел посередине Двадцать четвертой. Тропинка была утоптанной, но неровной, и я не спешил, осторожно ставя ноги и держа Люка за руку. Впереди шли Чак и Тони, колонну замыкал Винс. Поток света залил Девятую авеню; там уже собралась толпа, смотревшая в сторону Двадцать третьей улицы.

Снегопад и ветер усилились. Наконец, на углу я обогнал Чака, вышел на открытое место и посмотрел наверх, ожидая увидеть уличные огни и неоновые вывески.

Но вместо этого увидел дым и пламя.

Многоэтажное здание на углу Двадцать третьей и Девятой авеню горело. Люк посмотрел наверх, и на его лице отразилось зарево. Увидев огонь, он стал с улыбкой на него показывать. Как раз в тот момент, когда кто-то выпрыгнул из задымленного окна на верхнем этаже и с отвратительным звуком упал на снег.

Толпа отпрянула, а затем два человека выбежали вперед, чтобы помочь прыгнувшему. Улыбаясь, к нам подошла отставшая Лорен; увидев мое лицо, она поняла, что произошло что-то страшное.

С ужасом подняв взгляд, Лорен наконец увидела пламя. Я развернул ее к себе и посмотрел ей прямо в глаза.

– Возвращайся домой, малышка. Пожалуйста, забери Люка. – Я передал его ей.

Горел не один дом – соседние здания тоже занялись. Наверх, в кружащийся снег, поднимались клубы черного дыма, зловещие облака, подсвеченные пламенем. Сотни людей сгрудились на улице, зачарованные зрелищем.

Никаких сирен, никакого шума, за исключением рева и треска огня, сражающего с холодом и снегом. Нью-Йорк замерзал и горел одновременно.

– Постарайтесь не двигаться, – негромко сказал я. Человек, лежащий на матрасе, застонал и посмотрел на меня. Его лицо было сильно обожжено. – Мы приведем помощь.

Он кивнул и закрыл глаза, сморщившись от боли.

Наш холл мы превратили во временный лазарет – принесли матрасы из пустых квартир и разложили их на полу. Руководили Пэм, какой-то врач и несколько медиков «Скорой помощи» из соседних зданий.

Едкий запах дыма смешивался с запахами немытых тел и гноящихся ран. Спустили вниз керосиновый обогреватель, но керосина осталось мало, и мы стали заправлять его дизелем. Дизель не сгорал полностью, и к запахам добавилась вонь нефти.

Чтобы проветрить холл, мы открыли черный ход. На улице немного потеплело. Впервые за неделю температура поднялась выше точки замерзания; снегопад затих, и выглянуло солнце.

Пожары еще продолжались, и я возблагодарил Бога за то, что наш дом стоял на отшибе.