— Я друг Евгения Кузьмина, — сообщили из-за двери. — А еще я хорошо знал вашего мужа Миху и Олега Зарайского.

Чувствовался некоторый переизбыток информации, особенно в слове «Миха». Поэтому, прежде чем открыть, она вынула из стенного шкафа куртку, в кармане которой держала пистолет, и быстро надела ее.

«Боже, какая глупость! — подумалось тут же. — Ведь в квартире Рюшик, родители…»

Очень длинный и очень худощавый человек лет пятидесяти шагнул через порог и сразу протянул ей красную книжечку. Прочла она немного, но зато самое главное: Федеральная служба безопасности. Приплыли. Самое время открывать стрельбу. Но фээсбэшник был какой-то очень неправильный. Он по-интеллигентски неловко переминался с ноги на ногу, щурился, виновато стряхивал на пол снег с рукавов простенькой куртяшки и наконец сказал:

— Дорогая моя Белка, если ты хочешь жить, очень быстро доставай оригиналы пленок Шайтана и Зарайского, одевайся, и поехали. Если мы прямо сейчас не дадим их послушать кое-кому, уже завтра утром господин Высокий Шеф Ларионов со товарищи может въехать в Кремль на танке. Собирайся, Белка.

Рюшик теперь стоял рядом с матерые, хватая ее за рукав и монотонно повторяя:

— Мам, ну мам…

И родители вышли из комнаты, услышав незнакомый голос. Остановились в дверях и робко сказали почти в один голос:

— Здравствуйте.

Кот Степан пришельца воспринял спокойно, очень мирно мурчал и терся об ноги Белки.

— А как же они? — спросила Белка.

— Им уже оформлены загранпаспорта, — не совсем понятно объяснил интеллигентный чекист, напоминавший больше врача или профессора университета. — Даже на кота справка есть. Я все потом объясню, Белочка. Ну некогда же, некогда сейчас, кассеты давай, ради Бога!

И Белка полезла на антресоли.

Часть последняя

НОВЫЙ ГОД НА БАГАМАХ

Каб не мой дурак, так и я осмелюсь.

ДЯДЯ С ГАРМОШКОЙ

— Ну вот и сбывается твое пророчество, — поведал мне Тополь еще в самолете.

— Какое пророчество? — не понял я. — Насчет полного развала всей нашей лавочки? А я ведь предупреждал: я всегда опаздываю по большому счету, меня в дело брать нельзя, не к добру это…

— Да пошел ты!.. — беззлобно выругался он. — Я о другом. Помнишь, как ты мне в Лондоне сказал, когда мы тебя в кругосветку отправляли, что Новый год встретишь на Багамах? А никакие Багамы тогда не планировались.

— Почему же сейчас Багамы?

— Место хорошее…

А место оказалось действительно хорошее. От Нассау не больше сотни миль. И зачем мы летели вертолетом? Можно было по морю прогуляться. Чудный крохотный островок в гряде Эксума между большим изрезанным проливами Андросом и длинным узким островом Кошка. Или Кошачьим? Как правильно перевести «Кэт»? Географические названия не переводят, я знаю, а мне вот захотелось.

Как назывался наш островок официально, я так и не выяснил. Его купил Базотти еще в шестидесятые годы, называл для себя островом Марио и выстроил там поначалу обычную курортную резиденцию, а затем укрепил ее, превратив в настоящий опорный пункт с гигантским бункером ракетными установками системы ПВО, причалами для патрульных катеров и канонерок, вертолетной базой. И все это поразительным образом не испортило первозданной красоты острова: чистые, сверкающие платиновым блеском пляжи, вечно зеленые рощи, живописные скалы. Все военные на острове оказались черными и удивительно молчаливыми, хотя, конечно же, говорили по-английски. Губернатор острова, он же командующий военной базой, не совсем черный Диего Гонсалес был предупрежден о нашем прибытии и встретил нас очень радушно.

Еще радушнее встретил нас прилетевший двумя часами раньше Шактивенанда. Лысый, босой и какой-то особенно смуглый на фоне почти белого песка, он вышел из мангровой рощи в своей оранжевой тоге и с баяном через плечо. Поразив всех виртуозной игрой на этом не очень тибетском инструменте, гуру запел голосом Леонида Утесова страшно популярную в пятидесятые годы песню:

Затихает Москва,

Стали синими дали,

Ярче блещут кремлевских рубинов лучи.

День прошел, скоро ночь,

И вы, наверно, устали,

Дорогие мои москвичи!

Я покосился на Белку. Должно быть, ей хотелось проснуться. Я-то уже привык ко всем вывертам этой безумной команды и был невозмутим, как мой сын Рюшик, сразу почувствовавший, что здесь и теперь можно все. «Дядя с гармошкой» ему очень понравился, а особенно деревянные погремушки (четки) и красный кружочек на лбу. Еще понравилось море, «волнистей, чем в Юрмале», «бананы прямо на дереве», и, конечно, полный восторг был от «солдатов с пулеметами и корабликов с ракетами».

Коту Степану на острове Марио тоже понравилось, но не сразу. От экзотической природы и свежего бриза он поначалу предпочитал прятаться у Белки на руках и только уже в доме освоился, а к исходу суток даже рискнул половить местную живность. Меня Степа признал сразу, но это нельзя было считать нарушением конспирации, ведь он точно так же посчитал за своих Тополя, Вербу, Анжея и даже Лешку Ивлева. Только к Гонсалесу отнесся настороженно.

Улучив подходящий момент — мы были втроем с Андрюшкой и вокруг никого, — Белка сказала неожиданно:

— Рюшик, а ты узнал? Это твой папа.

Я бросил в ее сторону укоризненный взгляд, а Андрюшка посмотрел внимательно на мою спецназовскую выправку, на незнакомый костюм, на загорелое лицо, непривычно короткую стрижку и простодушно ответил:

— Не-а, папа был не такой.

И добавил, словно испугавшись, что неправильно понял маму:

— Дядя Сережа — мой новый папа, что ли?