Нет, разумеется, с его-то деньгами он мог купить любую из тех турчанок и филиппинок, что изображали сейчас древних индусок времен Ватсьяяны, автора «Кама Сутры», а мог и всех чохом, он был способен заставить их делать что угодно. Но… Было «но». Линдеманн — это слишком громкое имя в известных кругах, и все, что происходило с ним, очень скоро и со всей неизбежностью становилось известно жене, дочери, референтам и этим проклятым журналистам, а значит, в итоге президенту международного банка, канцлеру, в конце концов. Вне всяких сомнений! Это и есть оборотная сторона больших денег и большой власти. Невозможно спрятаться от мира. А обставлять дешевенькую интрижку, пошлый адюльтер, как спецоперацию по всем правилам шпионской науки — ну, это же просто бред! Какое уж там удовольствие! После такого надо будет сразу ложиться в клинику!..

Поток этих странных мыслей был прерван появлением девушки, которую Дитмар чуть было не попросил раздеться, видно крепко одурманило его дивное виски, восточная музыка и эти бесстыжие филиппинки. Однако официантка протянула ему небольшой поднос с листком бумаги, и когда Линдеманн понял, что перед ним вовсе не счет, а запечатанный конверт, вся эйфория улетучилась вмиг: слишком ответственный момент. И пока Дитмар разворачивал послание, Бенжамен аж шею вытянул от нетерпения, как мальчишка, подглядывающий в чужую тетрадку.

И что это их обоих тянуло сегодня на воспоминания детства и юности?

Дитмар перехватил нетерпеливый взгляд своего компаньона и уж совершенно не к месту вспомнил, что самое сильное возбуждение в своей жизни испытал ещё в Москве, лет в тринадцать, когда друг и сосед по двору Николай, на год его старше, показал особое место на покатой крыше, откуда можно было смотреть в не задернутые занавесками окна женского общежития, а там частенько по вечерам девушки занимались любовью друг с другом и не гасили свет. И старший товарищ Колька вот так же смешно тянул шею и тяжело дышал.

Но сейчас Бенжамен мог бы и не стараться. На розовом листке бумаге было выведено несколько строк изящной арабской вязью. А такие буквы Харрис не то что в полутьме и вверх ногами, а и в своем кабинете под яркой лампой и со словарем вряд ли разобрал бы без посторонней помощи.

— Они сделали это, — сладострастно выдохнул Дитмар, комментируя сообщение с Востока. — Теперь вы можете смело переводить туда деньги. Детали обсудим позже.

И тогда Харрис поднялся и, наклонившись через стол, пожал партнеру руку.

2

Настоящее имя Дитмара Линдеманна было совсем не немецким. В детстве его звали Димой, бабушка с дедушкой — Митей, в общем, по первому паспорту — Дмитрий Олегович Линевич. Даже не еврей, как думали многие, — белорус. Родился в Москве и до двадцати трех лет в ней и прожил в славные годы хрущевской оттепели, плавно перешедшие в застой. Человеку с незаурядными способностями скучно было и грустно в Советском Союзе на рубеже шестидесятых и семидесятых. Тем более что Дима имел способности к бизнесу. Уже в младших классах школы приторговывал жвачкой, французскими комиксами, шариковыми ручками. Отец его был видным профессором медицины и часто ездил за границу. Позднее предметом торговли сделались диски популярных рок-групп, изданные «там», первые настоящие джинсы, американские сигареты. Учился Дима в английской спецшколе номер двадцать, что во Вспольном переулке, а там у каждого второго папа или мама занимали достаточно высокое положение в обществе. Было с кем контачить по обмену опытом и товаром. Но годам к пятнадцати мелочевка, которой занимались одноклассники, сделалась ему окончательно неинтересной, и юный Линевич нашел выход на вполне серьезных фарцовщиков. К десятому, выпускному классу школы через его руки уже проходил товар на суммы в тысячи рублей (или долларов — по тем временам это было практически одно и то же) — ежемесячно! Это было по-взрослому. Очень по-взрослому. Однако пора было подумать об официальном начале взрослой жизни.

Он хорошо знал к тому моменту, как можно грамотно закосить от армии, устроившись на работу в какую-нибудь тихую конторку типа «мосгорглавснабсбытпатрон», куда и приходить-то нужно не каждый день, зато считаешься военнообязанным и год за годом прибавляешь себе звания, занимаясь, по сути, все тем же бизнесом. Был у него такой вариант. И, тем не менее, Дима собирался поступать в институт, точнее даже в университет. На юридический.

Обогнав время, Линевич сумел увидеть, что это самая престижная и перспективная специальность. Отец, пользуясь своими связями, предлагал сыну атаковать МГИМО, но Дима цинично ответил:

— Я, конечно, понимаю, па, что мотаясь по загранкам, ты, как все советские люди, постукиваешь на своих сотрудников в родную контору, а может, и являешься её официальным осведомителем, но неужели тебе хочется видеть своего сына штатным офицером КГБ?

Папа обалдел от такой наглости, а главное от такой эрудированности сына, и не стал настаивать на своем. Дима поступил на юрфак. Учился очень серьезно. Советские законы изучил досконально. С римским правом тоже не поленился разобраться, ну и все остальное, что полагалось, знал на зубок. Он был отличником, его любили профессора и доценты, а в свободное от учебы время Дима занимался все той же фарцой, и к середине пятого курса — уже в особо крупных размерах. Это не художественный образ — это строка из уголовного кодекса.

Подбивая итоги своей коммерческой деятельности за очередной год, Дима Линевич вдруг обнаружил прибыль, превысившую сто двадцать тысяч тогдашних рублей. А учитывая, что налогов с этих денег никто не платил и платить не собирался, оно и получалось: как раз та самая статья.

Кого-то вокруг Димы периодически сажали, но его словно сама судьба оберегала от несчастий. А может, это был талант? Особый талант уходить от ответственности за чужой счет. Линевич закончил университет с красным дипломом, распределился в адвокатуру, но поработать толком не успел. Главный его партнер по бизнесу Костик Жилин по кличке Жила неожиданно загремел под фанфары. ОБХСС провел в тот год одну из своих самых масштабных операций, под суд попали десятки цеховиков и подпольных торговцев, но между информацией, поступившей из надежных источников и полным крахом, то есть арестом, обыском и конфискацией имущества — возник интервал в два-три дня. Жила решил использовать представившийся шанс. Он срочно вызвал к себе Линевича — парень представлялся ему наиболее перспективным и толковым — и сказал: