Нить повествования я не потерял, только чуть отвлекся. Обмеры – это был летний способ заработка, и довольно неплохого, для студента-архитектора. Но джек-пот срывал тот, кто умудрялся получить в провинциальном городке или совхозе-миллионере заказ на витраж. Даже не члену Союза художников платили за квадратный метр четыреста рублей! Однокурсник Любимова (а Женька был старше нас на год) Коля Сенюшкин оказался именно этим счастливцем. Сенюшкин привез вроде бы из Тюменской области пятнадцать тысяч! Если бы тогда свободно продавались автомобили, то на эти деньги Коля мог купить «Волгу» и «Жигули» в придачу. Еще бы осталось на обмыв. Что делать с такими деньгами, он не знал, поэтому решил за неимением нового авто целиком их пропить. К зиме Сенюшкин проспиртовался настолько, что в один из дней, скучая в общежитии, сел с бутылкой портвейна на стул, предварительно пристроив его на узком подоконнике. В отличие от офицера гвардии Долохова, он сделал похожий жест не из-за эпатажа или безрассудной смелости, а потому что в помещении Сенюшкину стало душно. Коля жил на одиннадцатом этаже, а мой соученик, бурят Итыгилов – на седьмом. И вот приходит утром Итыгилов в институт и рассказывает безо всякой мимики на своем бурятском лице: «Сижу вечером у окна, делаю проект, вдруг мимо Сенюшкин пролетает!»

Зима была не особо снежная, сугробы Колю спасти не могли. Тем не менее врач прибывшей «скорой» определил, что Сенюшкин, сверзнувшись с одиннадцатого этажа, сломал только ногу. Зато стул разлетелся на мелкие щепки. Он же не пил. А Коля летел и не думал, что падает. Потом он сказал, что Итыгилова в окне в полете не увидел.

Но первые слова, которые он произнес, когда пришел в себя: «Не сообщайте в деканат!»

Утром на старом, похожем на сигару, кремово-бордовом «Икарусе» мы прибыли в Пярну.

Вместе с сумками мы первым делом заявились на пляж. Близился полдень, и у моря разлеглись чуть ли не все приехавшие на этот прибалтийский курорт отдыхающие. Их было совсем немного, по сравнению с нынешними временами. Зегаль отправился искать Эльмиру и знакомых. Я попробовал искупаться. По сравнению с моими бакинскими представлениями о летнем море я вошел в прорубь. Причем, чтобы в ледяной воде оказалась хотя бы нижняя часть тела, мне пришлось идти чуть ли не пятнадцать минут. Пока я дошел до того места, где не стыдно было нырнуть, меня уже всего свело. С той поры балтийские волны уже не ласкали меня никогда.

Выходя обратно на берег, я увидел длинный двухэтажный павильон в стиле модерна шестидесятых с надписью на крыше RANAHONA. Это был тот самый ресторан, о котором рассказывал Тилевич, и, как выяснилось, единственное место, где вечером собирались все те, кто днем лежал на пляже. Я уселся на серый песок. Несмотря на яркое солнце у меня непроизвольно стучали зубы.

– Простите, пожалуйста, за беспокойство, – всего лишь с двухметровой дистанции на меня были направлены шесть линз. Они фокусировались на мне из-под огромного зонта. Оказывается, рядом со мной лежала на песке семья – папа, мама и сын-дошкольник; каждый из них с большим интересом разглядывал мой трясущийся силуэт через очки. Причем у дошкольника линзы были самые толстые. «На вырост», – подумал я и тоже внимательно себя оглядел, но ничего интересного не обнаружил.

– Простите, пожалуйста, – снова повторил очкастый глава семьи, – вашего приятеля, который только что отошел, зовут не Александр?

Я чуть было не ответил «нет», не врубившись, что полное имя моего друга именно так и должно звучать. Но на всякий случай спросил:

– А в чем дело?

– Если это Александр, то мы его знаем. К нам в дом его приводила Эльмира…

– Не может быть, – вполне по-светски удивился я.

– Кстати, Эльмира только что ушла обедать в «Балтику», – вмешалась жена. – Как это вы не встретились?

Если бы сейчас из моря вышел дядька Черномор с тридцатью тремя богатырями, я бы поразился значительно меньше. Я закрыл глаза и через десять секунд снова посмотрел на очкастую семью.

Обнаженный дошкольник, постукивая лопаточкой по ведерочку, радостно сообщил: «А тетя Эльмира сегодня уезжает!» – и сразу схлопотал по оголенному заду. Несогласованность наших действий с Эльмирой, видимо, внушила взрослой части семьи некоторые подозрения.

Я растянулся на животе, чтобы как-то сравняться с окружающими, подчеркнув тем самым, что здесь я человек не посторонний.

– Моего друга зовут Саша, – запоздало признался я. – А Эльмира улетает в Баку?

– Нет, сперва в Москву, – доконал меня старший очкарик.

Я легко себе представил, что сегодня мы с Сашей проделываем тот же маршрут, но теперь уже в обратном направлении, и чуть не застонал. Представители семейства очкастых с интересом ожидали, какую мимику вызовет их информация на моем лице.

– Эльмира уже вышла замуж? – деликатно поинтересовался я.

– Она одна, – гордо заявила очкастая мама.

Худшего известия эта милая семья мне принести не могла.

Потом мы с ними, если можно так сказать, подружились. Лёня и Наташа работали в научно-исследовательском институте. Лёня писал докторскую диссертацию, Наташа недавно защитила кандидатскую. И теперь дело оставалось только за сыном Борей, который, судя по тщедушности и очкам, без сомнения, переплюнет родительские успехи. Пока же он, воспользовавшись разговором взрослых, пытался слинять в море, но был пойман за пятку отцом, проявившим для будущего доктора наук завидную реакцию.