— Ети! Если б и было, не дал бы. Во-первых, это неуважение к старшим, во-вторых — здесь — Красная площадь, святое…

— Ладно, — сказал молодой человек и, приглядевшись к дедовым орденам, добавил. — Партизан недобитый! Гитлер досюда не дошёл, он бы показал, бль, Красную площадь! — и пошёл прочь.

Дед улыбнулся ему вслед, прошептал Алёше:

— Не дошёл… весёлые старты… печальные финиши.

— Дед! — тут же выпалил внук, всё думая о своём. — А все убитые солдаты на небо улетали?

Дед рассмеялся и ответил, кашляя:

— На небо, ага, прям так и улетали, — и тихо запел, — Мне помнится порою… Что солдаты … С кровавых не пришедшие полей… Не в землю нашу полегли когда-то… А превратились в белых журавлей!

— Дед, — потряс за рукав Алёша.

— А?

— А немцы тоже на небо улетали?

Дед нахмурился, задумался.

— На небо? Эти наверно… под землю, — сказал.

— А почему? — спросил внук и ногой топнул. — Они же такие же люди! Им вон это… памятник поставили в этой…

— В Прибалтике?

— У-у!

Дед вздохнул, покивал головой.

— Ага! У них испокон веков своих государств-то не было! Прибалтика! То под поляком, то под немцем. А сейчас — русские оккупанты, — и ругнулся, — плятский потрух! А отморозки фашистские — спасители нации. Историю, Алёша переписывают, как хотят. Советский Союз великий освободил Европу от фашизма. А… Сейчас спроси рядового американца какого, он скажет, что Америка войну-то выиграла, а мы, так, помогали иногда. И жвачку эту нашей молодежи подсовывают и пепси всякое! — дед нагнулся, под ноги посмотрел, плюнуть хотел, но вовремя опомнился.

Алёша начал ногами камень ковырять.

— Ну и что жвачку, — обиделся на дедовы слова, и сказал, — А наши солдаты в Германии тогда тоже под землю…

— Отстань! — устал дед спорить. — Глупости свои. Запудрят в школе мозги!

Тут подбежала аккуратно причесанная девушка лет четырнадцати в желтом спортивном костюме, и пролепетала:

— Дяденька! Вступайте в ряды движения «Щаз».

— Это чего — щаз? — не понял её дед.

— Это — сейчас, только с отрицательным смыслом! — засияла девица. — То есть мы против засилия пошлости и мата в литературе.

Дед закашлял.

— Матом нельзя ругаться, — кивнул внуку. — Правда, Алёш?

Алёша кивнул ему, согласившись

— Значит надо мне вступать, — утвердил дед.

— А оно молодежное движение, — девушка заволновалась.

— А-а, — зевнул дед. — Тогда мне можно матом ругаться.

— Да? — поморгала девушка, не зная, что ответить. — Но всё равно нате, — девушка сунула деду листовку, — Алёше, когда вырастит — вступит!

И убежала.

Дед развернул листовку, пробежал прищуренными глазами:

— «Движение Щаз асуждает литературу пелевиных-сорокиных…» Кто это такие? Мы, таких не знамо, — поёрничал дед. — «Далой книшки про бяки! Спустим в унитаз маргинальную литературу!.. Нобелевскую премию — Толстому! Букера — Достоевскому! Премию Астафьева — Чехову!.. Великую русскую литературу в массы!.. Увидел книгу Сорокина — сожги книгу!..» — дед свернул листовку в трубочку. — Херня какая-то! Как говорил Иосиф Виссарионович — другой литературы у меня для вас нет, — и засунул листовку в отверстие трубы в ограде, потом достал из кармана жвачку и заделал ей отверстие.

— Де-ед? — Алёша за рукав деда подёргал.

— Ну чего ещё?

— А здесь покойники, да?

— Покойники, — резко сказал дед. — Это мы покойники, а они живее всех живых…

— Значит здесь кладбище, — приставал Алёша.

— И чего?

— А почему здесь концерты поют? Я по телеку видел?

— Поют, — вздохнул тяжело дед.

Тут к мавзолею подошла женщина в халате с ведром и шваброй — уборщица. Увидев деда с мальчиком, бросила:

— Зрасьте!

— Приветик! — дед бросил в ответ. — Ответственная у Вас работа. Можно сказать, святая, — крикнул уборщице.

Та поставила ведро, макнула туда шваброй и, начав мыть стены, пролепетала недовольно:

— Куда там! Не платят ничего. В любую погоду мою. Пришла весна, настало лето, спасибо Ленину за это! Тру, тру, как лампу Алладина.

Алёша услышал и, представив джина Ленина, вылетающим из стены, сказал радостно:

— Дед, как в мультике!