Отъезжая от здания морга, Федя в очередной раз забеспокоился о моем самочувствии.

— У тебя голова не кружится?

— Нет, — попробовала я его успокоить, — только такое впечатление, что трупный запах вместе с хрустом дурацкого яблока зацепился у меня где-то в зубах.

— Тошнит?

— Немного. Но я потерплю, не переживай.

— Нечего над собою издеваться. Стресс нужно снимать.

С этими словами он остановил машину возле продуктового магазина и через пару минут вручил мне бутылку весьма недешевого коньяка в комплекте с пластиковым стаканчиком и шоколадным батончиком.

— Не-е-е… мне будет плохо, — запротестовала я.

— Все болезни от нервов. И мигрень, и язва желудка, и хроническая депрессия. А у тебя сегодня был тяжелый день. Я там в морге сам чуть не отъехал.

— Я ж пьяная буду в хлам… по жаре развезет по полной программе.

— Лучше быть пьяной, но здоровой, чем трезвой и больной. Не переживай, я дотащу тебя до квартиры и баиньки уложу. Проснешься завтра, как новая копейка, а иначе всю ночь будешь кошмарами маяться.

Этот аргумент прозвучал вполне убедительно. Только ночных кошмаров мне сейчас недоставало! Я наполнила стаканчик на три четверти и залпом его опустошила. И практически сразу сумерки, сгустившиеся внутри меня, немного просветлели. Зной в накалившейся на солнце машине стал не таким удушливым, городские пейзажи за окном не с такими скучными, а Федя, сосредоточивший свое внимание на дороге, вдруг показался мне вполне привлекательным мужчиной. Подумаешь, ну не все ведь должны быть богатыми и знаменитыми. А он, хоть и простой прораб, но совсем не глуп и к тому же отзывчив. Запросто взял и проникся моими проблемами. И с чего это Женька решила, что мой идеальный прынц должен обязательно иметь золотой «Ролекс»? Кто вообще сказал, что в деньгах счастье? Главное, чтобы человек был хороший. Я хлебнула еще немного коньяка и уже собралась поделиться с Федей своими философскими мыслями, но тут снова запиликал его мобильный.

Приняв звонок, прораб притормозил автомобиль и вышел. «С чего бы это? — вяло шевельнулись мои пьяные извилины. — Что такого он обсуждает подальше от моих ушей?» Меня одолели гнусные подозрения, и я снова прильнула губами к пластиковому стаканчику.

Не успел Федя забраться назад в салон, как я тут же набросилась на него с вопросами:

— Кто звонил? Что за секреты? Или жена внеурочно вернулась из командировки? Да?! Все вы мужики — сволочи!

— Я тебе уже говорил, что не женат, — спокойно проговорил он. — А нам с тобой снова придется ехать на опознание.

— Жене-ечка, бедная моя подруже-е-чка, — заголосила я, немедленно разражаясь фонтаном слез.

У бедного Феди ушло немало времени, чтобы втолковать в мою пьяную голову, что мы едем опознавать не женский труп, а вполне живого парня, обратившегося в больницу с прокушенным запястьем.

Проснулась я оттого, что спинным мозгом ощутила на себе пристальный взгляд. В голове шумело, и пришлось приложить некоторые усилия, чтобы разлепить свинцовые веки. И тут же я едва не заорала от ужаса: два круглых желтых глаза горели в нескольких сантиметрах от моего лица. Мои руки инстинктивно натянули на голову простыню, как будто она и впрямь могла уберечь меня от опасности. Спустя мгновение что-то ткнулось через простыню мне в шею, затем в щеку, затем последовали странные урчащие звуки. Почему-то на меня вдруг повеяло детством. Самодельная печка-лежанка, уютный палисадничек в цветах, и пышная, как сдобный калач, фигура бабы Фисы. То есть по паспорту ее звали Анфисой, но все близкие звали папину двоюродную тетку по-домашнему Фисой. У нее были шершавые от деревенской работы руки, и от нее всегда вкусно пахло молоком. Когда-то давно-давно, пока она еще была жива, родители часто забрасывали нас с братом к ней на каникулы. Мне нравилось отдыхать у бабы Фисы, очень доброй и одинокой женщины.

Нахлынувшие детские воспоминания разом заглушили во мне чувство опасности, и я рискнула высунуть голову из-под простыни. И тут же об мою щеку потерлась наглая рыжая морда.

— Ах ты, мерзавец! — Я ласково потрепала рукой пушистый котячий загривок. — Ты ж меня чуть до смерти не перепугал.

Кот, видимо, осознал свою ошибку и замурлыкал с удвоенной силой, а мне стала ясна причина, по которой я вдруг окунулась в детство. У бабы Фисы жил когда-то кот Васька. Он всегда по утрам с довольным урчанием запрыгивал ко мне на постель. А других котов в моей жизни больше не было. Вообще у меня никогда не водилось домашних животных. Сначала возражали родители, а теперь я целиком и полностью поглощена работой. То есть сейчас я могу с уверенностью утверждать, что никакого кота в моей квартире быть не может. От этого открытия мне стало не по себе.

— Эй, рыжий, а ты чей? И где, собственно, я нахожусь?

Кот промолчал. То ли из вежливости, то ли потому, что не захотел огорчать меня своим ответом. Рука машинально пошарила по прикроватной тумбе в поисках очков. Но пальцы зацепили лишь одинокую шпильку для волос. Рассмотрев ее вблизи, я поняла, что это моя шпилька. Но где же тогда очки? Склонившись над тумбочкой, я внимательно осмотрела светлую деревянную поверхность и совершенно незнакомый изящный светильник. Но ни мои очки, ни остальные шпильки в поле зрения так и не попали.

Старательно щурясь для наведения резкости, я стала разглядывать обстановку вокруг себя. Довольно просторное помещение однозначно является спальней. Причем какой спальней! Кровать, на которой я лежу, размером со стартовую площадку Байконура, а простыни, в которых утопает мое тело, нежнее пуха и источают удивительно легкий хвойный аромат.

Кроме огромной кровати и двух прикроватных тумб, другой мебели в комнате нет, если не принимать в расчет люстру под потолком и странную картину, висящую на стене напротив. Странной она является потому, что представляет собой сплошной черный прямоугольник довольно приличного размера. Все-таки у богатых свои причуды. Лично я не нахожу ничего гениального в черном квадрате Малевича. Мне как-то ближе тот же Кустодиев, или Шишкин, или, в конце концов, Серов. Может, это зрение меня подводит и на картине все же имеется хоть какая-то живопись?