— Ужас!

— Да, ужасно! Наше счастье, что в Либревиле она попала в руки хороших врачей. Среди них был даже психолог, и все они уделяли Клод много внимания. Долгий крепкий сон, покой и лекарства поставили ее на ноги… Боюсь, она еще не совсем здорова. Знаешь, у нее такая профессия, что она много всякого насмотрелась, но ничего подобного все же не было. Она больше не рассказывает о пережитом, вот уже несколько дней, но, безусловно, думает об этом не переставая. Она женщина сильная и старается нервы не распускать; сейчас она счастлива от мысли, что мы опять вместе. Но мы должны обращаться с ней осторожно, Филипп, очень осторожно…

Они встали.

— Сейчас я чувствую себя вконец разбитым, сам не знаю почему, — признался Серж. — Думаю, самое время хоть немного поспать. Советую тебе сделать то же самое, старик! Это самое лучшее, что мы можем придумать сегодня. Завтра будет другой день, как говорила Скарлетт О’Хара.

Подойдя к краю тротуара, он остановил такси. Филипп помахал ему и через ресторан прошел в свой отель.

— У нас есть письмо для вас, месье Сорель, — консьерж передал Филиппу конверт.

— Спасибо, — поблагодарив, тот поднялся к себе в номер.

Шаркая ногами и чувствуя себя неимоверно усталым, он вышел на балкон и сел в одно из широких плетеных кресел. Надорвал конверт. Из него выпал факс, отправленный в двенадцать часов дня из лондонского аэропорта Хитроу. Филипп прочитал написанный от руки текст: «Дорогой отец, мы благодарим тебя за все, что ты для нас сделал. Обещаем, что подобное больше никогда не повторится. Обнимаем тебя, Ким и Симона».

«Почерк Кима», — равнодушно подумал Филипп. Вернувшись в салон, он бросил листок в корзину для бумаг. Потом принял переменный душ, горячий, а потом ледяной, снял с постели тяжелое серебристого цвета покрывало и лег голый на прохладную простыню — несмотря на включенный кондиционер, в спальне было жарко. Он вспомнил о том, что рассказал ему Серж о смерти Генри Уоллеса, и у него снова появилось ощущение, нет, уверенность в том, что смерть вездесуща. Jamais deux sans trois. Да, где двое, там и трое. «И относится это не только к самолетам, например, — подумал он, — но и к землетрясениям, извержениям вулканов, смерчам и катастрофам на море — ко всему, что я теперь переживаю, это тоже относится. Это закон. Если погибнут двое, обязательно погибнет и кто-то третий, да что там — погибнут еще очень многие…» С этой мыслью он уснул. Из путанных снов его вызволил резкий телефонный звонок.

В комнате было темно, в окне он увидел много огней и даже не сразу понял, где находится. Сначала он нащупал кнопку на настольной лампе, потом снял трубку.

— Да? — он прокашлялся.

— Я тебя разбудила? — услышал он голос Клод.

— Да.

— Извини!

— Нет, нет! Я рад, что ты позвонила, Клод! А который час? — принимая душ, он снял в ванной комнате часы.

— Без четверти десять, — ответила она. — Я проспала целых пять часов. И сейчас я как новенькая. А ты?

— Я тоже. Как ты себя чувствуешь, Клод?

— Нервничаю, — сказала она. — И даже очень. Я хочу что-то сказать тебе, Филипп, но не по телефону, так не получится, ты должен быть рядом, когда я скажу тебе это. Это что-то необычное и очень приятное. Давай встретимся в «Библиотеке»?

— Когда угодно.

— Через двадцать минут?

— Через двадцать минут, — он уже встал с постели.

В это позднее время «Библиотека» была почти пуста. Филипп пришел раньше Клод, и Робер Арто, обходительный хозяин бара, приветствовал его, а сидевший за роялем светловолосый Жорж начал наигрывать «Сэ си бон».

— Я провожу вас к вашему столику? — проговорил Робер и пошел рядом с Филиппом в нишу, где они с Клод сидели перед ее отлетом в Конго.

Филипп мысленно поздоровался с рыжим сенбернаром, изображавшим Генриха VIII, с принцессой пуделихой и с бассетом, принцем-супругом, вислоухим, с большими грустными глазами, и тут на него повеяло сквозняком. Оглянувшись, он увидел направляющуюся к столику Клод. На ней опять был облегающий брючный костюм из черного шелка с глубоким вырезом, на ногах — черные кожаные туфли на высоком каблуке. Она подкрасилась, губы ее алели, а черные волосы блестели.

— Добрый вечер, дорогой, — она поцеловала его, а Жорж сразу начал наигрывать другую мелодию и напевать:

— Every time it rains, it rains pennies from heaven…

— Наша песня, — сказала Клод.

— Да, наша песня.

Когда Робер подошел, чтобы поздороваться с Клод, она сказала ему:

— Мы были в отъезде. А теперь опять долго будем в Женеве.

— Заходите к нам почаще, прошу вас… — улыбнулся Робер. — Как только сможете.

— Обещаем! И, чтобы отметить наше возвращение, принесите-ка нам, пожалуйста, два…

— «В постели»!

— Вы не забыли!

— Как я мог забыть, мадам, — улыбнувшись, хозяин бара исчез.

Клод посмотрела на Филиппа.

— Ну как?

— Что?

— Не чувствуешь? Ну, поцелуй меня еще раз!

Он поцеловал ее.

— Ого! Моя туалетная вода!

— Это твой запах — теперь. Когда я наряжалась, я увидела этот небольшой пакет, открыла флакон и попрыскала немножко «In Love again» себе на руку. — Она прильнула к нему. — И потом… потом я подумала об этом названии. Я действительно опять хочу любить, Филипп! Помнишь, я рассказывала тебе об этом англичанине, который изнасиловал меня в джунглях? Там валялось множество красных плодов, испускавших сладкий и вместе с тем терпкий запах…