Шрифт:
— Макс! — обрадовался Филипп.
— На всякий случай оставляю вам номер телефона в Ментоне…
Он наговорил этот номер и связь прервалась.
Филипп сразу набрал этот номер.
— Кто это — Макс?
— Нет, его старый друг…
— Алло! Алло, месье Донне! Говорит Филипп Сорель. Я только что получил ваше сообщение. Так, Макс возвращается?
— Как я уже сказал, месье Сорель. Он вернулся в Пекин и позвонил оттуда мне, чтобы я знал, когда он приедет. Я сказал ему, что вы очень хотели поговорить с ним, и он передавал вам привет. Он будет к вашим услугам с двадцать шестого сентября. Просил, чтобы вы связались с ним. И чтобы потом приехали сюда.
— Благодарю, месье Донне!
— Не стоит благодарности, всего хорошего, месье Сорель!
Филипп положил трубку.
«Макс возвращается, — подумал он. — Макс возвращается. И я, наконец, смогу обо всем ему рассказать… о Клод… о Серже… об обеих катастрофах… и об этих вирусах…»
То, что Клод вышла из комнаты, он заметил только когда она вернулась с подносом, на котором стояла бутылка, несколько рюмок, графин с содовой и вазочка со льдом. Все это она поставила на стол.
— Тебе нужно выпить рюмку виски.
— Да, спасибо.
— И мне тоже.
6
Маленькая девочка в красном платье с портрета над камином очень серьезно наблюдала за тем, как Клод устроилась на диванчике, а Филипп уселся у нее в ногах. Он рассказывал ей, как все было два месяца назад, в тот июльский вечер, когда он пытался дозвониться до своего друга Макса Меллера, потому что был донельзя удручен после ссоры в галерее и хотел уехать к Максу, своему старому верному другу. Он даже заказал билет на самолет, улетавший утром следующего дня, а потом узнал от этого писателя Гастона Донне об отъезде Макса в Китай. А после этого до него дозвонилась она, Клод, и сказала, что хочет встретиться с ним. Несмотря на то, что у них вышло в галерее, точнее говоря, — вопреки этому.
— Вот с этого все и началось, помнишь, Клод?
Да, она все очень хорошо помнила, и сейчас, после всех переживаний, после всех поисков, оказавшихся тщетными, они странным образом ощутили умиротворяющее спокойствие. Они оба понимали, что оно дано им ненадолго, что они словно находятся в оке бушующего тайфуна, но обрели покой, мир, нежность и близость — пусть и на самое короткое время!
Клод вышла из комнаты, а когда вернулась, из маленьких репродукторов над камином тихо полилась фортепианная музыка Эрика Сати. Она села рядом с Филиппом, обняла его за плечи, и он вновь ощутил запах ее кожи и «In Love again»; они прослушали «Три сарабанды» и «Колокольные звоны Розы и Креста». Музыка еще звучала, когда Клод проговорила:
— А наш день, вспомни о «нашем дне», Филипп!
— Я ни о чем другом и не думаю, — ответил он.
— Наш день — он никогда не кончится, пока мы этого не захотим, мы оба или один из нас. Пусть он длится и длится… Я так сказала однажды, и никогда от этих слов не откажусь. То, что Серж оставил нас, плохо, для меня много хуже, чем для тебя, потому что я люблю и его тоже. Ты должен набраться терпения, Филипп, и не психовать… Я должна продолжать поиски, хотя и представления не имею, что будет, когда я его найду, и он опять окажется рядом… и будет ли у нас все хорошо потом, если ничего не вышло сейчас, и выдержит ли он все это потом, если не выдержал сейчас — этой любви втроем, этой жизни втроем. Но даже если Серж, который умнее нас с тобой, окончательно и бесповоротно решил, что эти взаимоотношения для него невыносимы, даже в этом случае я не перестану искать его… Мы так давно знакомы и по-своему любим друг друга, что это никакого отношения к «нашему дню» не имеет… Ты меня понимаешь?
— Еще как, — негромко проговорил он.
— Когда кого-то хоронят… — она запнулась. — Во время похорон всегда замечаешь, что кто-то не пришел, правда? И если мы сейчас как бы хороним наши отношения, но Серж при этом отсутствует, потому что он вообще неизвестно где…
— Я тебя хорошо понимаю, mon amour ador'ee [89] , — сказал он.
Некоторое время спустя она встала с дивана.
— Ты куда? — спросил он.
— Пойду приму душ, дорогой, — она улыбнулась ему и сбросила халат.
89
Драгоценная любовь моя (фр.).
Он смотрел ей вслед, когда она, нагая, выходила из гостиной, и подумал, что за то, что она сейчас сказала, он любит ее еще больше, если это вообще возможно. Какой она удивительный, какой замечательный человек! Как только она вернется, он обязательно скажет ей об этом, если найдутся нужные слова.
Однако Клод что-то долго не возвращалась. Он начал нервничать, потому что опасался, как бы после всех треволнений с ней чего не случилось. А вдруг она в ванной комнате потеряла сознание?..
Он не стал больше ждать, подошел к двери в ванную комнату и требовательно постучал, и когда ответа не последовало, резко рванул дверь на себя. В ванной комнате никого не было.
Его вдруг охватил настоящий страх: что с ней, где она? Мало ли на что она способна в таком нервном перевозбуждении! Побежал на кухню — там ее тоже нет, бросился обратно в гостиную — и там ее нет, как нет и в спальне. Резко дернув дверь фотоателье, он увидел ее сидящей за письменным столом в своем коротком махровом халате; прижав к уху телефонную трубку, она нервно и торопливо, будто ее подгоняли, говорила с кем-то по-итальянски: