Девушка неопределенно пожала плечами. Теперь Латышев чувствовал себя полным идиотом.

– Вы там живете? – почти с отчаянием упорствовал он.

– Временно. – Прямо в глаза девушки бил свет рекламных огней. Она сморгнула слезу, прикрыла глаза ладошкой и опять улыбнулась. – Я переезжаю на другую квартиру. – Несколько секунд она молча глядела из-под ладони на Латышева, прежде чем снизойти до следующего объяснения: – Там заканчивается ремонт.

И она пошла в сторону нарядно подсвеченного корпуса гостиницы танцующей походкой, чуть выворачивая наружу узкие ступни. И Латышев пошел рядом. А вскоре крутящаяся стеклянная дверь пропустила их в уютный, напитанный тонким душистым теплом холл.

Консьерж приветливо кивнул девушке как давней знакомой.

Они вошли в лифт.

– Нам на девятнадцатый, последний. Выше только небо. – Девушка довольно вздохнула и принялась разглядывать себя в зеркальной стене лифта.

Латышев медлил, потому что кнопок было ровным счетом двадцать.

– О! – Девушка поняла его замешательство. – Мне нравится думать, что никакого пентхауза нет. Что сразу надо мной не двадцатый этаж, а небо. Так-то вот. – И она упрямо вздернула подбородок.

Латышев нажал на кнопку, но лифт не тронулся с места, а девушка все продолжала любоваться собственным отражением в зеркале.

– О!

Не отвлекаясь от своего занятия, она достала из сумочки пластиковую карту и просунула в специальное отверстие над кнопками. Двери закрылись, и по легкому стуку в висках Латышев понял, что они едут.

Девушка то поправляла цветы фуксий в прическе, то озадаченно крутила перед собой рукой без перчатки, то, вывернув назад шею, проверяла, не перекосились ли на чулках швы. А Латышев, опуская глаза, думал, что, кажется, сейчас в первый раз изменит жене, да еще и с девицей. Тут он вспомнил, что денег у него с собой не больше семи тысяч, и то потому, что уже который день забывает заплатить за квартиру. Впрочем, сколько в таких случаях требуется, Латышев не знал. Он покосился на девушку. Та опять поправляла цветы в волосах и одобрительно улыбалась своему отражению. Она была похожа на ребенка, у которого вдруг исполнились все желания. И Латышев успел устыдиться своей мысли про «девицу» еще до того, как двери лифта открылись.

По обе стороны коридора шли двери. Одну из них девушка открыла картой-ключом. Внутри она вставила карту в приспособление на стене, и тогда одновременно загорелись две высокие напольные лампы, ночник над кроватью и маленькие, точно звезды, лампочки, утопленные в навесном потолке. Нижний свет девушка тут же выключила, и комната стала вдруг празднично-новогодней, и как будто даже хвоей запахло.

Латышев с удовольствием вдохнул особое будоражащее тепло, которое он так любил, останавливаясь в гостиницах, когда ездил изредка на разные свои заграничные медицинские симпозиумы и конференции.

Скинув туфельки, девушка пробежала по ковру и распахнула балконную дверь. Комната сразу наполнилась морским влажным воздухом.

– Представляете, я уже почти две недели так живу! – Она сказала это с радостным простодушием, делая ударение на каждом слове, и, взмахнув руками, по-детски крутанулась на месте. Юбки взлетели вокруг ее стройных ног, а шаль упала на ковер. – Представляете! Я так всегда мечтала об этом!

Латышев стоял, не выпуская из руки пакетов со снедью.

– Ой, ну что же вы, раздевайтесь. И давайте сюда пакеты. Я и ваши продукты пока в холодильник положу. Тут молочное, да? Вы же не уйдете, правда? Здесь до одиннадцати можно гостям.

Она уселась на ковер и стала перекладывать содержимое пакетов в холодильник. Увидев стиральный порошок, с удивлением подняла на Латышева глаза:

– Вы сами стираете? У вас жены нет?

Поскольку Латышев, еще ни слова не произнесший с тех пор, как они вошли в гостиницу, продолжал молчать, девушка обеими руками взяла его левую руку и потрогала пальчиком тусклое обручальное кольцо.

Она поднялась с пола и оказалась совсем рядом с Латышевым. Несколько секунд он смотрел на ее детские, трогательно выступающие ключицы. Стало прохладно. Латышев, аккуратно минуя девушку, закрыл балкон, успев с удовольствием отметить, что ни городских огней, ни линии горизонта – ничего этого снаружи не было, а был только живой клубящийся туман и зябкое ощущение бездны под ногами.

Латышев обернулся. Девушка, стоя посреди комнаты, распускала тугую шнуровку корсета. На двуспальной кровати сверху покрывала навалом лежали вещи: юбки, блузки, шарфы, шляпки. Из-под кровати торчало несколько обувных коробок. Створки шкафа-купе были приоткрыты, и Латышев увидел висящее на плечиках бальное платье с пышной юбкой. Он махнул рукой в сторону платья:

– Тоже винтаж?

– Угу. – Девушка, опустив голову, продолжала сосредоточенно возиться с корсетом. – Красивое слово, правда? Веселое и страшное. Как будто включены винты самолета и тебя затягивает воздушным потоком…

Она выпросталась из корсета, как бабочка из кокона, и осталась в тонкой батистовой сорочке. Корсет упал. Латышев с удивлением разглядывал его картинно распахнутые, пустые и, наверное, теплые створки.

– Я работаю на «Ленфильме», – перехватив взгляд Латышева, решила пояснить девушка.