Остались верны этим основам, остались верны Православию, его древним правилам, его духу — только те самые греческие епископы турецко-подданные,которых у нас изловчились для отвода глаз звать какими-то “фанариотами”! Такими “фанариотами” были и наш Филарет, и Димитрий Ростовский, и Стефан Яворский, и Сергий Чудотворец!

Они прокляли болгарский “филетизм” на соборе 72 года, но не допустиликрайнюю греческую партию взять верх и дойти до разрыва с Россией.По форме русское духовенство не сделало тогда никакой грубой ошибки. Не нарушая канонов с своей стороны, нельзя было поэтому и греческим иерархам отделиться от нас. Нарушать же каноны они не хотели. Относительно болгар они были согласны со своими эллинскими демагогами и поддавались им, ибо болгары нарушали каноны; относительно же России они остались непоколебимыми и верными законам и преданиям, несмотря на все скорби и обиды, которые причиняло им тогда наше сентиментальное болгаробесие» [59] .

Леонтьев раскрывает понятие национальной политики России:

«Восточное Православие, независимо от своего прямого и личногорелигиозного смысла, который может быть открытчеловеку всякого племени и подданному всякого государства, имеет для России еще, сверх того, и особый смысл национально-государственныйи национально-культурный.Национально-государственный потому, что Православие есть для большинства русских граждан главная связующая их воедино духовная сила; воедино — от Царя и знати до нищих и даже каторжников. Национально-культурный смысл потому, что при недостаточно самобытной выработке у нас всех других отраслей жизни Восточное Православие есть самый основной, резкий и глубокий национальный признак,отличающий и отделяющий нас и от западных, и от восточных (иноверных) соседей наших…

Кроме всего этого, Восточное Православие имеет для нас еще и третье,весьма важное значение; оно есть еще, сверх того, и внешнеполитическаясила в наших руках, благодаря существованию на юго-востоке Европы четырехтоже православных наций, небольших и несильных, но в совокупности своей имеющих в политике значительный вес. Этот вес удваивается еще и важными географическими условиями их положения.

Одним словом, Православие есть сущность русской народности.

Поэтому казалось бы самым естественным делом назвать национальной ту политику, которая не только в пределах своего государства, но и за пределами его поддерживала бы именно этународную сущностьво всех ее проявлениях.

Однако, когда в 60-х и 70-х годах все более и более распалялась распря между Вселенским Патриархом и болгарской частью его паствы, национальнойполитикой считалась в России не защитаодного из главных духовных представителей Православия (этой сущностирусской национальности), а поддержка бунтующих против него и канонически неправыхболгар.

Главные два проповедника национальной у нас политики, Катков и Аксаков, обабыли до конца жизни своей на стороне сродного племении против иноплеменных представителей нашей духовно-культурной сущности.

И не только публицисты наши, но и само тогдашнее правительство, в лице графа Игнатьева, князя Горчакова и графа Д. А. Толстого (бывшего в то время обер-прокурором Св. Синода), вело тогда нашу политику в смысле племенном,а не в смысле поддержки церковных основнашей народности…

И все называли тогда такуюполитику (племенную) — а необратную — национальной.Тех же немногих, которые были богобоязненнее“или искреннее” Каткова и дальновиднее Аксакова (Т. И. Филиппова, Н. Н. Дурново и меня), — звали греками, фанатиками-фанариотами,представителями “казенного” Православия и т. д.

Итак, в этом случае выражение “национальная политика” означало не политику религиозно-национальных основ,а политику племени,племенную, и вместе с тем противоосновную(революционную)…

Истинно-национальная политика должна и за пределами своего государства поддерживать не голое,так сказать, племя, а те духовные начала, которые связаны с историей племени, с его силой и славой.Политика православного духа должна быть предпочтена политике славянской плоти, агитации болгарского “мяса”… Национальное же начало, понятое иначе, вне религии,есть не что иное, как все те же идеи 1789 года, начала всеравенства и всесвободы, те же идеи, надевшие лишь маску мнимой национальности.Национальное начало вне религии не что иное, как начало эгалитарное, либеральное, медленно,но зато верно разрушающее…

Заблуждения дипломатов в греко-болгарском вопросе происходят, конечно, не от добродушного искания человеческой, прогрессивной правдына земном шаре — искания, неприличного их высокому званию, опыту и уму, но от той ложной мысли, будто бы Россия должна для выгод своих, для укрепления собственной силы, во что бы то ни стало угодитьюгославянам, и в особенности этим болгарам, отныне и впредь долженствующим стать верными проводниками руссизма на Востоке. (Хороши проводники, ратующие против той самой Церкви, которой учение и предание возрастили Россию! Хорош руссизм — бельгийская “говорильня” с хамоватыми атеистами во главе!)» [60]