Когда утром Анис открыла глаза, Золотко сразу сказала:

— Ты даже не представляешь, что у меня есть!

Ее взгляд был таким хитрым и озорным, что мама невольно улыбнулась:

— И что же?

— Смотри!

И девочка достала из кармана золотую цепочку, на которой висели соединенные золотыми звеньями пять бело-зеленых лепестков.

— Мы можем пойти домой, и найти папу, — сказала Золотко и засмеялась. Анис тоже смеялась — сквозь слезы. Дочка надела на маму амулет.

Золотко и Анис вышли из Столба Живой жизни и замерли, пораженные: ни каменных стен лабиринта, ни Малышневки здесь больше не было. Ровное снежное поле расстилалось впереди. Лес окружал его сзади, слева и справа. Ровная шеренга дубов виднелась впереди, у линии горизонта.

И только один силуэт темнел среди ослепительной белизны зимнего утра. Это был кто-то маленький и очень худой. Он приплясывал от холода, бил себя по бокам руками в огромных рукавицах и смеялся счастливым смехом.

— Крысеныш! — крикнула Золотко, бросаясь ему навстречу.

— Я тебя ждал, — ответил он. — Только зови меня, пожалуйста, Веточка.

Гулким эхом отдавался в голове цокот копыт. Звенела сбруя. Кричали дети.

Павел метался на кровати и никак не мог проснуться, схваченный цепкими лапами дурного сна. Наконец он сумел вырваться и, открыв глаза, сел на постели, силясь понять: было ли сном вчерашнее освобождение. А если нет, почему дети все еще кричат?

Наконец в голове прояснилось. Оказалось, что детские голоса действительно раздаются за окном. Павел выглянул во двор: утро было пасмурным и ветреным, но несмотря на плохую погоду, на улице гуляли мальчик и девочка. Мальчик сидел на высоком сером пони. Он еще плохо держался в седле и ехал очень медленно. Оттепель кончилась и копыта пони звонко цокали по ледяной корке. Иногда лошадка оскальзывалась, и тогда мальчишка испугано вздрагивал, а девочка взвизгивала, а потом смеялась. С ней вместе смеялся и юноша, вместе с детьми бывший пленником Веселова. Вчера его представили Павлу. Король еще немного посмотрел на спасенных детей, а потом вышел из комнаты. У него было запланировано на сегодня одно нелегкое дело.

Охранник мирно спал в прихожей, Павел прошел мимо него. Было позднее утро, но дворец будто вымер. Все спали — смертельно уставшие от вчерашнего штурма, утомленные радостными и горькими слезами, измученные тысячами проблем, которые надо было решать сразу. Эхо от шагов короля звенело под высокими каменными сводами. Он вышел на крытую галерею и подставил лицо обжигающе холодному ветру. Ветер был так резок, что слезы выступили у Павла на глазах.

С трудом припоминая дорогу, король направился к покоям Бирюзы. Разбудил служанку и она, протирая сонные глаза, побежала докладывать. Бирюза вышла к нему, кутаясь в теплый платок, наброшенный прямо на ночную рубашку. Ноги ее были босыми, сонные глаза щурились, русые волосы с одной стороны висели безжизненными прядями, с другой стороны болталась полурасплетенная коса.

— Мне нужен Большой королевский совет, — сказал Павел. — К вечеру все должно быть готово.

Он повернулся и вышел, уверенный, что все будет сделано надлежащим образом.

Большой парадный зал опять шумел. Снова появились в нем каменные табуреты. Снова собирался приглашенный народ под колоннами. Королевское возвышение было почти заполнено, когда Павел вошел в зал. Слева вновь сидели принцы и Обсидиан. Чуть ближе к центру расположился Нефрит. Королевский трон был, естественно, пуст, и Павел знал, что должен сесть туда. Но не решился сесть и остался стоять. Так и простоял до начала совета, как плохой артист, не зная, куда деть руки.

Последними в зал вошли Опал и Бриллиант. Она сразу заняла одно из двух пустующих кресел рядом с Нефритом, ее муж встал рядом с троном и по-хозяйски положил руку на высокую спинку. Павла так раздражила его наглость, что в течение нескольких минут он всерьез подумывал о том, чтобы разбить спинку трона так, чтобы Опалу хорошенько попало обломками.

Но на ступени встала серьезная и суровая Бирюза.

— Ваше высочество, — тихо и строго сказала она Опалу, и тот отошел к своему креслу.

— Ваше величество, — обратилась она к Павлу, и тот послушно уселся на холодный камень королевского трона.

Снова потекли неторопливые церемониальные речи. Павел слушал, сердце стучало, руки тряслись. Он уже почти и не помнил, что собирался говорить. Он уже не был уверен, что говорить это и вправду стоит.

— Король Малахит! — громко объявила, наконец, Бирюза, и он вышел вперед.

— Господа, — начал Павел и удивился силе и уверенности своего голоса. — Я собрал вас сегодня… — (Тут он запнулся, выгоняя из головы навязшего в зубах Гоголя) — я собрал вас сегодня, чтобы объявить о своей готовности отречься от престола.