Светлым было майское ночное небо, и проплывали по нему серые тени облаков. Треугольники еловых вершин выглядели угрожающе, как лезвия широких ножей. Хрустели под ногами ветки, мягко пружинил мох. Фонарики помогали слабо, и ноги то и дело спотыкались о корни и кочки, проваливались в ямки.

Сначала они шли по лесу на юг, потом стали плавно поворачивать к востоку. По деревьям и кустам Вадим угадывал, что неподалеку большое болото, и именно его они огибают.

Постепенно лес переставал быть темным и представал перед людьми во всем богатстве оттенков серого.

Еще не встало солнце, еще не блеснула золотисто-зеленым сосновая хвоя, когда Крысеныш сказал:

— Здесь.

И пояснил:

— Вот тут где-то они и живут. А где точно — не знаю…

Вадим заглянул в преданные собачьи глаза и сказал:

— Ну что, собаченция. Тебе снова нас выручать. Ищи.

Пес присел на задние лапы и склонил голову набок, словно спрашивая о чем-то.

— Ну как тебе, дурик, объяснить? Дом ищи, жилье, людей ищи…

Тот как будто понял, встал и пошел вперед.

— Надеюсь, ты ведешь нас, куда надо. А то будет тащить еще целый день до своей родной деревни, — проворчал Вадим.

Но уже через пару минут они увидели землянку, сквозь крышу которой сочился ароматный дым. На пороге стояла старушка в черной душегрейке и темно-синей в мелкий цветочек юбке. Она смотрела на них с каким-то даже нетерпением. Когда гости оказались совсем близко, старушка проворно шмыгнула к ним.

— Ох, милые, — проговорила она и ласково погладила малышей по головам. — Отвар уже почти готов. Настаивается.

Кроху и Листика отнесли вниз по крутым ступеням и уложили на укрытую пестрым лоскутным одеялом кровать. Жилье знахарки не было похоже на звериную нору. Здесь было чисто, сухо, пахло березовыми вениками и — чуть слабее — смесью луговых трав. Лежанки, укрытые лоскутными одеялами, плетеные половички, высушенные тыквы и лук гроздьями, соленья в бочонках, деревянная утварь. Уют и спокойствие.

Хозяйка хлопотала возле детей — обтерла им личики прохладной водой, раздела, напоила отваром, дала в руки венички из сухих стебельков, и Кроха успокоился, и Листик закрыл глаза, и оба они засопели во сне, как сопят обычно спящие крепко дети.

Паша и Вадим сидели молча, боялись помешать доброй и суетливой старушке, которая своим поведением, своим воркованием над детьми внушала им безграничное доверие.

— Меня зовут баба Липа. С ними все будет хорошо, не переживайте. Пойдем завтракать. Лучше меня никто не лечит, — сказала она, как только управилась с делом.

За завтраком обнаружилось, что они здесь не единственные гости.

Баба Липа заглянула за занавеску, что-то прошептала, и вскоре оттуда вышли тоненькая девочка и старуха внушительных размеров. Увидев Крысеныша, Золотко радостно всплеснула руками.

Все ели — долго и вкусно. Потом все спали — тоже долго и очень сладко. Кровати у Липы были жесткими — просто деревянные лавки с брошенными на них овечьими шкурами или стегаными одеялами — но с таким удовольствием Паша спал первый и последний раз в жизни. Правда, вспоминался ему потом запах какой-то травки, и у него возникало подозрение, что травка эта не была совсем безобидной.

А вечером, после сна, настало время разговоров.

Липа вывела Пашу и Вадима на улицу и усадила на холмик, который возвышался перед землянкой и заменял хозяйке завалинку.

Паша достал из рюкзака альбом и карандаш и принялся набрасывать контуры землянки и склонившуюся над ней рябину. Липа достала из мешочка, подвешенного к поясу, трубку и кисет с табаком и закурила. Лицо ее было красным, обветренным, профиль четким, как у старухи-индеанки, морщины — глубокими. Но в глазах плескалось тепло, а индейские черты смягчал совершенно по-русски завязанный платок. Так необычно и так притягательно было ее лицо, что Паша перекинул страницу и принялся рисовать этот четкий профиль, окутанный клубами трубочного дыма.

— Так что с мальчишками? — спросил Вадим.

— Все будет хорошо. Им надо спать. Надо пить отвар, который отводит лихорадку и дает покой. Им было очень больно. Взрослый бы такой боли не вынес.

— Откуда вы знаете, что с ними было?

— А у меня Шептун есть, — старуха немного отодвинула платок, и Вадим увидел, что за ухом у нее привязан маленький серый мешочек.

— Я у травки спрошу, — Липа говорила и тихонько гладила мешочек, отчего слегка шелестело его содержимое, будто кто-то и в самом деле шептал, — а травка мне ответит, какой человек идет, зачем… Если праздно шатается, я отведи-травы в котел кину, да веничком специальным порог подмету, он и закружится, дом мой стороной обойдет. А если больной человек, немощный, или устал сверх сил, я и то уже знаю, и какую надо травку варю. Вот так. Не глупа бабка-то. И не проста.