— Смотри, — Авантюрин сунул ему в руки подзорную трубу.

Он смотрел и чувствовал себя все хуже и хуже. Вооруженные мужчины в камуфляже. Почти все среднего возраста. Зеленые ящики под брезентом, походная кухня, дизель, крохотная стоянка для мокиков и велосипедов. Более объемную технику не пропустил Речной Столб — догадался Паша.

— И что всего хуже — с ними Алмазник, — отозвался Авантюрин, словно услышал, как Паша ругается.

— Ты видел, сколько у них всего? Дизель собрали. Плюс электрическое освещение, боеприпасы, — говорил Вадим поздним вечером в кузнецовском трактире, где Авантюрин планировал устроиться на ночлег.

Почти все столы были свободны. Сильнее, чем следовало бы, пахло хмелем — несмотря на то, что Солод успел убрать последствия пивного взрыва. Угол, теперь не загороженный бочками, выглядел сиротливо: ему пришлось выставить напоказ темные, подгнившие бревна и нечистые доски пола.

— Я думаю, мы с тобой долбанулись о какие-то железяки. Как будто столкнулись с солдатами в Речном Столбе. Мы туда, они оттуда.

— Видимо, ты прав, — рассеяно ответил Паша. Авантюрин молчал. Откинувшись на подлокотник деревянного кресла, он помешивал соломинкой свой давно остывший кофе.

— Ты вообще о чем думаешь?! — вдруг взорвался Вадим.

— Думаю, что же нам теперь делать, — ответил Пашка

— И?

— Еще раз рисковать с переходом нельзя.

— Почему?

— Потому что ты же видел: у него везде часовые. Они могут быть и по ту сторону Столба. Так?

— Так, — подтвердил Авантюрин. — Очень похоже на правду.

— А может быть, там и нет никого, — кипятился Вадим. — Может быть, мы сидим тут как дураки, а могли бы уже быть дома!..

— Я так не думаю, — Авантюрин наклонился вперед, и лицо его оказалось над самой лампой, так что даже покрылась мелким бисером пота. — Я думаю, что это серьезные люди. Во-первых, с ними Алмазник, а он всегда ставит на выигрышное число. Во-вторых, ты только что сам сказал: уж больно здорово все у них устроено. А в-третьих, если они не дураки, то должны контролировать перемещения как минимум Алмазника. Я бы, например, точно за ним присматривал.

— Ну что он или мы можем сделать такого, если окажемся по ту сторону? — уже без энтузиазма спросил Вадим.

— Вы можете дать информацию… А это самое ценное в любом из миров. Уж если они пришли сюда, то должны быть крайне заинтересованы в том, чтобы никто об этом не узнал. — Авантюрин принял исходное положение, вытащил из стакана и выбросил на пол соломинку и одним глотком выпил свой кофе.

Паша и Вадим уныло молчали.

На улице послышался приглушенный стук копыт, и Паша вздрогнул — слишком уж резко нарушил нежданный всадник тишину спящего села.

Авантюрин встал и широко распахнул дверь. Темный силуэт мелькнул у коновязи, потом у крыльца, и порыв майского ночного ветра внес в темный трактирный зал женоподобного юношу в фиолетовом бархатном костюме. Он двигался быстро, но мягко. Был худ, но округл в тех местах, где круглеют обычно девочки-подростки. Глаза были слишком большими, ресницы — слишком темными.

— Я от Обсидиана, — сказал юноша, подойдя к Авантюрину.

— Я понял, Иолит, — отозвался тот. — Что он?

— Он получил твое письмо. Вот ответ. — Авантюрин взял в руки черную каменную дощечку и начал читать, причем пальцы его правой руки скользили по буквам, чуть опережая движение глаз, и не знай Паша, что дворянин видит получше иной хищной птицы, он подумал бы, что слепой читает по Брайлю. Закончив чтение, Авантюрин обернулся к своим спутникам:

— Я еще до ужина отправил мальчика в ближайший замок — Изумрудную цитадель Обсидиана. Написал, что на подходе серьезный враг, объяснил, что к чему, насколько это возможно в письме. Здесь, — он слегка приподнял табличку в воздух, — Обсидиан пишет, что готовит замок к обороне и просит приехать для более подробного разговора.

— Спасибо, Иолит, — обернулся он к подростку. — Ты останешься с нами?

— Нет, — ответил тот, — Обсидиан просил вернуться. Он сказал, нюхом чует, что будет заварушка. — И Иолит с гордостью, которая обычно присуща отсутствию опыта, погладил эфес своей шпаги. — Меня там ждут, — добавил он и исчез в темном дверном проеме, словно подхваченный сквозняком.

Майская ночь. Про майскую ночь известно все — и какая она нежная, и как ветер колышет тонкий тюль на раскрытом окне… Только мало кто об этом думает, проживая обычную человеческую жизнь. Вот женщина сидит в кухне, за столом, над чаем, который подернулся уже серо-коричневой пленкой и заварился крепко, до тошноты. В открытое окно, минуя колышущийся тюль, влетают комарики. Один зачем-то сгибает свой длинный нос о бежевую обложку «Войны и мира», не понимая, что все в романе только слова, и не будет там никогда настоящей крови. Другой истошно пищит, запутавшись в черных, растрепанных волосах, которые густой вуалью закрывают женщине лицо. Она машинально давит комара, превращая его в темно-серый влажный комочек, и брезгливо стряхивает на пол. Она похожа на сумасшедшую в длинной белой ночной рубахе, с этими своими растрепанными черными волосами, в которые возрастом вплетены седые пряди.

Ей иногда кажется, что муж переживает меньше. Вот и сейчас он спит. А она не может спать. Она просто сидит и перемалывает свое горе. Только мельница в ее душе сломалась: зерна грохочут под жерновами, а мука никак не высыпается.

Тот же дом, но другая квартира, другой этаж. Везде, где только можно, горит огонь. Зажжены все светильники, и даже под стол, где всегда царит мягкая тьма, сослана настольная лампа. Худая и бледная женщина пришла домой с вечерней смены и молча сидит в кресле, не снимая плаща и платка с головы. На сером с красными глазами личике отчетливо видна каждая морщинка. Острый носик выглядит острее, чем обычно, губы сжаты так, что совсем не видны. Жидкие желтого цвета волосы расчесаны тщательно, как никогда. Она сейчас поест чего-нибудь, и будет спать. И даже во сне будет ждать сына.