— Я прошу о чести занять престол Каменного государства.

Зал ответил взволнованным выдохом.

Вновь поднялся с места Жемчуг:

— Позвольте сказать. Обсидиан нравится мне. Он королевского рода, пусть и далековат от прямых наследников Малахита, но все же… Он честен, смел и прям, и никто из нас, я думаю, ни разу не усомнился в этих его качествах. Но я хочу спросить его, готов ли он отречься от жены и детей ради блага государства, ибо — и это ни для кого не секрет — его жена другого племени, а дети — метисы. Я повторяю свой вопрос: готов ли ты отречься от них?

— Нет, не готов. — Обсидиан отвечал громко, уверенно, не раздумывая.

Жемчуг развел руками. «Что и требовалось доказать», — говорил его жест.

— Тогда, — произнес он вслух, — тогда мы пришли к тому же, с чего и начали. Король у нас будет, возможно даже много лет. Ведь Обсидиан силен и молод. Но унаследовать престол будет некому, потому что разве может не камень править камнями? Разве он поймет мысли, чаяния и надежды нашего великого народа? Я так не думаю. — И, довольный собой, Жемчуг сел на место.

— Одумайтесь! Что вы говорите, господа? — разгневанная Бирюза едва смогла взять себя в руки и сохранять спокойствие хотя бы в рамках приличий. — Что вы говорите?! Во-первых, вся эта история с метисами и Выселками — все это плод больного воображения людей, стоящих за Ломней и его приближенными. — (Паша отметил, что она не произнесла вслух имени Алмазника). — Во-вторых, господа камни, я чрезвычайно уважаю вас, ваши взгляды на жизнь. Я сама далеко не последний камень в этом государстве, но позволю себе заметить, что сейчас это уже не только наша страна. Крестьян и кузнецов в Камнях живет больше, чем нас. Мы только охраняем их, да и то из рук вон плохо, смею заметить. Так не лучше ли, чтобы будущий правитель был сыном двух народов?

Никто не возразил, но Паша понимал, что отнеслись к этому замечанию скептически.

К завтраку проголосовали: за Обсидиана едва набралась сотня голосов.

В полной растерянности отправились завтракать и отсыпаться. К ночи собрались вновь.

Возможно, Паше и показалось, но народу в зале будто прибавилось. По крайней мере, появилась Рубин, и, кажется, кто-то из гостиной бывшего регента. Обсидиан почему-то пересел в зал. «Из гордости, что ли?» — подумал Паша.

Снова Бирюза повторила свои слова о кандидатах, и снова никто не ответил ей. В зале поднялся шум, будто бурчал огромный, голодный, недовольный желудок. Бирюза молча слушала этот гул и хмурилась все больше и больше. Наконец она сделала шаг вперед и, тряхнув головой так, что прядь волос выбилась из идеальной прически, сказала:

— Я на правах наследницы древнейшего рода прошу вас о чести занять престол государства.

Зал застыл в изумлении и кто-то, видимо, неожиданно даже для себя, громко сказал:

— Баба?! Баба и наследницы-байстрючки?!

Бирюза покраснела, вскочил с места и схватился за эфес шпаги Авантюрин. Паша с ужасом подумал о кровавой драке. Но ее не случилось.

За спиной Авантюрина на возвышении встал во весь рост Александрит. Он вышел вперед, слегка отстранив растерянную и униженную Бирюзу, и вытянул руку ладонью вниз. Шум стих. Пашино сердце забилось в радостном предвкушении развязки. Он увидел будущего короля Камней. Похожие чувства, видимо, овладели всем залом. С надеждой люди смотрели вперед. Но Александрит молчал и начал говорить, лишь когда удивленный шепоток змейкой заструился по рядам.

— Я прошу, — сказал он так тихо, что задние ряды почти не услышали его слов, — я прошу вас о чести быть назначенным регентом государства, пока не найдется более достойный претендент.

Сначала Паша подумал, что ослышался, и видимо, подумал так не только он один. На осознание потребовалось время, но через пару минут в зале поднялась настоящая буря. Это было похоже на землетрясение, на подвижку земных пластов, на горный обвал.

В этой буре никто не заметил маленького мальчика, который вбежал в зал и направился к окаменевшей Бирюзе. Он что-то говорил ей, а она, все еще оскорбленная и раздавленная, стояла и не слышала.

Люди начали оборачиваться лишь тогда, когда Алмазник прошел половину зала. За ним, трусливо кося глазами на членов большого совета, двигалась свита Ломни.

Отдав свой посох первому следовавшему за ним дворянину, Алмазник взошел на королевское возвышение легкой, упругой походкой. Обернувшись к залу и приняв царственную позу, он четко и громко, хорошо поставленным голосом произнес:

— Я не прошу вас о чести. Я прошу признать мое законное право на престол. Я наследник по крови и наследник по закону о наследовании. Ибо сказано: после смерти правителя престол должен занять старший сын его, или брат, следующий по старшинству.

Он не стал ничего пояснять. Он просто замер, ожидая ответа.

Зал онемел, будто пораженный параличом. Но не Бирюза. Она, напротив, ожила от этих слов и стояла, гневно сжимая в руке длинную бирюзовую иглу.

— По какому праву ты являешься сюда, преступник? По какому праву ты, вор и убийца, смеешь заявлять права на этот престол?

— А по какому праву ты, женщина-кухарка, называешь меня всеми этими дурными словами? Что ты, шлюха древнего рода, можешь предъявить мне, наследнику великих королей? Сколько лет я живу здесь, сколько лет свободно хожу по этой земле, и никто никогда не обвинил меня в грехах, о которых ты говоришь. Так что же? Я жду.