– К мужику собираешься возвращаться?

– Да кто же меня примет? Кустиха сказала: иди откуда пришла. Ты ж сама на Обмолотках была.

– И здесь тебе делать нечего. Осрамила мать перед людями. Уходи, век бы не видеть тебя, бесстыжую.

– Куда ж мне идти? – Манька испуганно смотрела на мать. – На улице – снег, а у меня – лапоточки.

Мать встала, прошла в сени и скоро вернулась. В руках – огромные валенки, задник подшит кожей. Поставила их у лавки и отправилась в комнату. Вышла оттуда с белыми отцовскими кальсонами. Бросила их на валенки.

– Вот. Утром иди в Муртук, в леспромхоз.

– Мамонька! До Муртука сорок километров! По снегу я не дойду!

– Туда дорога прямая. В Нарве [12] Ману по льду перейдешь. Лед уже встал. Потом река Колба, а там и до Муртука недалёко. Спросишь, где живет Мария Саввична. Тетка не выгонит, приютит.

Дети на печке тихонечко заскулили:

– Жалко Манечку… Мамонька, не гони-и-и…

Мать злобно зыркнула, и головы вмиг попрятались. Она задула лучину, прошла в комнату и перед тем, как закрыть за собой дощатые створки, сказала:

– Я прощаю, и Бог простит. Утром уходи!

Манька осталась сидеть на лавке. В окно поскребли. Она вскочила и выглянула во двор. В темноте не разглядела, бросилась в сени, оттуда – к воротам.

У ворот к ней прижался Петруша.

– Матка твоя бабам сказала – прогонит тебя.

– Утром уйду в Муртук.

– Манечка… – Петруша заплакал. – Жалею тебя, бедную. – Он погладил ее по платку. – Видать, больше не увидимся.

Петруша вынул из-за пазухи тряпочку, в которую было завернуто что-то мягкое.

– Бери.

– Что это?

– Блины. С Обмолоток припрятал.

– Спасибо тебе, Петруша. – Она поцеловала его в голову. – Лихом не поминай.

Потом Манька слышала, как он плакал по дороге домой – в голос, будто ребенок.

Она ушла из деревни утром. Еще было темно. Влезла на горку, в последний раз посмотрела на темные избы, на клуб в дальнем конце деревни.

Ребеночек в животе заворочался.

Она улыбнулась и затопала огромными валенками по снежной дороге.

Дайнека стояла в дверях ванной и смотрела, как бреется отец.

– Я ненадолго съезжу на работу, – сказал он. – Потом, если хочешь, пойдем в кино.

Дайнека смотрела и улыбалась.

– Пойдем? – спросил Вячеслав Алексеевич.

– Куда? – Она будто не слышала того, что он сказал.

– В кино. Или, если хочешь, телевизор посмотрим.

– В кино пойдем и телевизор посмотрим. Мне все равно, лишь бы с тобой.

Вытирая полотенцем лицо, Вячеслав Алексеевич одной рукой обнял дочь.

– Какая же ты у меня еще маленькая.

– Можно я поеду с тобой?

Его лицо посуровело.

– Опять что-то задумала?

Глаза Дайнеки были честны.

– Нужно заехать в одно место.

– Куда?

– В редакцию газеты «Литературный вестник».

– Зачем?

– Оставишь меня там, потом на обратном пути заберешь.

– Ты не расслышала? Я спросил.

– Зачем? – Дайнека повторила вопрос и тут же ответила на него: – Нужно поговорить с главным редактором.

– Тема вашего разговора?

– Роман Василия Тихонова «Земная правда».

Отец отбросил полотенце, крепко взял ее за хрупкие плечи и развернул к себе.

– Для чего тебе это?

– Вот поговорю с ним – потом тебе расскажу.

– Сейчас говори. Иначе останешься дома.

– Ну, хорошо… Это насчет плагиата.

– Чего?

– Многие считают, что Тихонов присвоил себе текст, который написал другой человек, его родственник.

– А ты здесь при чем? – с недоумением поинтересовался Вячеслав Алексеевич.

– В общем-то, ни при чем. Просто интересно.

– Ты дочитала роман?

– Вчера.

– И как он тебе?

– Чего-то в нем не хватает. Но, в общем – торкнуло.

– Классиков критикуем?

Дайнека знала, что в этот момент нужно улыбнуться, и отец согласится.

– Ну, хорошо. Собирайся, поедем. Надеюсь, ты знаешь, где это.

– Как раз по дороге, – прощебетала она и кинулась одеваться.

Всю дорогу они ехали в приподнятом настроении. Говорили о пустяках, о том, что видели из окон автомобиля. Так продолжалось до тех пор, пока Дайнека не спросила: