— Опыт у тебя есть, я знаю, восемнадцать лет тоже; не будем на этом останавливаться. Перед каким наибольшим количеством зрителей тебе приходилось выступать?

— Перед полной площадью у Администрации. Но если тебя интересуют зрители, более сосредоточенные на том, что происходит на сцене, то тысяча человек, школьный актовый зал.

— Хорошо. И что именно ты предлагаешь делать на открытии? Спеть пару песен? Киркорова или Валерии?

— У меня есть диск с минусовыми композициями моего собственного сочинения. Запись хорошего качества. Я всегда пою вживую. Двадцать две песни. Это примерно полтора часа чистого времени. Песни танцевальные, для ночного клуба подходят идеально, это проверено на тусовочной молодежи Москвы. Два медляка. Все остальное время — за ди-джеем. Могу также вести весь вечер. Приветствовать посетителей, проводить конкурсы… Диск у меня с собой. Пойдем в зал, послушаешь.

Макс улыбнулся этой деловитости: он проводит собеседование, но собеседование Наташа берет в свои руки.

— Ди-джея сейчас нет, а я не знаю, как включается аппаратура, — ответил он.

— Я умею обращаться с аппаратурой, — заверила Наташа.

В зале еще не до конца установили кондиционеры, и освещение еще не совсем доделали. Было пыльно, повсюду сновали рабочие в комбинезонах: электрики, маляры; в VIP-зоне укладывали пол. Мягкие угловые диваны были обернуты заводским полиэтиленом и лежали друг на друге валетами в дальнем углу зала, где уже отчетливо угадывался будущий фонтан. Наташа забралась на подиум к диджейскому пульту и вскоре уже разобралась со всеми устройствами. Все нашла, что ей было надо: и микрофон, и нужные приспособления, чтобы его подключить. Опробовала его словами «Раз, десять. Чччеловек. Шшшипение», подкрутила там что-то немножко на пульте. Едва включила диск своих композиций, как рабочие ожили и начали аплодировать.

Когда Наташа, взяв микрофон, вышла в зал и выбрала себе одну из маленьких возвышенных сцен, рабочие вообще обрадовались и одобрительно загудели.

— Господа! — Наташин голос сквозь микрофон вбирал в себя особый шарм и разлетался по всем уголкам зала.

Макс стоял, скрестив на груди руки, и улыбался. Ей даже петь уже не надо, достаточно просто стоять на сцене!

— Господа! Закройте ушки, пожалуйста! Сегодня я пою только для ЭТОГО мужчины!

Макс никогда не слышал этих песен, их слышала только Москва. Он читал тексты, но никогда не растворялся в этих песнях настолько, чтобы забыть обо всем остальном. Как сейчас. То, что она прекрасно поет, он знал всегда, но никогда не видел ее таким профессионалом. Эта девушка — сама праздник. Открытие клуба ее только затмит.

На диске уже был записан бэк-вокал, и каждая песня, и быстрая, и медленная, звучала, словно в эфире радиостанции. Только лучше. В джинсах и маечке. Такая худенькая и идеально стройная. Модная. Умеющая быть в центре внимания и при этом не бросаться в глаза. Кузнец настроения, такой ненавязчивый лидер — это то, что надо любому клубу. Навсегда. Да, возможно, Макс не объективен. Он влюблен, а потому придирается. Не верит сам себе.

— Господа! — изобразил Макс Наташу и спросил у рабочих: — Как думаете, взять ее на работу?

— Такая звезда будет Вам не по карману! — пошутил один кокетливо.

— Кстати, сколько ты мне заплатишь? — вспомнила Наташа.

— Нисколько.

— Я согласна!

— А во что ты будешь одета? — уточнил Макс.

— Я привезла с собой кое-что, думаю, вполне в стиле твоего клуба.

— И последний вопрос, самый сложный, — предупредил директор. — Ты не боишься, что придется работать, когда все твои друзья будут отдыхать?

Максим долго звал дочку на берег, но та, как самый нормальный ребенок, очень не хотела выходить из воды. К тому же, она чрезвычайно легко знакомится с другими детьми, и вот их уже целый цыплячий выводок: брызгаются и хвастаются, кто лучше плавает, а кто лучше тонет.

— Катя! — требовательно уже в который раз звал Максим со своего лежака. — Выходи, я сказал!

— Пап, ну щас! Еще чуть-чуть!

Папа рассердился этому непослушанию, поднялся на ноги и за пару шагов добежал до Кати. А та пыталась сбежать, но в воде получалось только барахтаться. Схватил девчонку одной рукой, вынул из воды и побрел на берег, таща ее под мышкой, как безвольный тюфяк.

Катя ревела какое-то время, а Наташа молча соблюдала нейтралитет. Обдумывала, обдумывала происходящее, потом не выдержала и сказала умно:

— Милый, если ты хочешь воспитать дочку самостоятельной, тогда не надо ей запрещать такие естественные для ребенка вещи.

— Она же простынет! — пояснил Максим.

— Ну, значит, в следующий раз сама не захочет болеть и вылезет из воды, когда надо.

— Ты завышаешь ее планку, — огрызнулся Макс. — Она еще ребенок, и не сможет пока рассуждать так же здраво, как ты.

— Либо ей придется этому научиться, либо она просидит все лето дома с соплями и градусником, — отозвалась Наташа.

— Кошечка, ты что-то однобоко мыслишь. Болезнь ведь может вызвать серьезные последствия, и даже необратимые…

— Ха! Я тысячу раз простывала, и что-то никаких последствий!

Макс развернул перед Катей кулек с абрикосами, протянул один и Наташе и попросил ее:

— Давай, я сам буду решать, как воспитывать моего ребенка?

Наташина рука, тянущаяся за абрикоской, зависла на полпути. Девушка смотрела в глаза Максиму, но за его темными очками ничего не было видно, к тому же, он сидел спиной к солнцу, и солнечные лучи слепили Наташу и заставляли щуриться. Что такое цунами, в Сочи не знают. Точнее, знают только в теории. Сейчас же Наташа, кажется, поняла этот процесс изнутри. Обида в груди росла, росла, поднимаясь все выше и выше, превращалась в сплошную стену, огромный массив, сметающий на своем пути все до мельчайших подробностей.