Нужно просто уметь читать песок в пустыне.

Читать то, что написано внутри тебя самого, как книгу стихов, которые написаны вчера, или позавчера, или тысячу лет тому назад. И это будет самая истинная, настоящая, самая искусная книга знаний. Самая искренняя.

Я разбираю свою коляску. Все мое нехитрое хозяйство разложено на пластиковом чехле. Обе оси, болты, хомуты… Моя аптечка. Одежда. Обмылок. Маленькая игрушечная лошадка Лори. И молоточек, который помогал мне вбивать в землю колышки для палатки. Несколько килограммов вещей, сопровождавших меня ежедневно на протяжении этих десяти лет. Чтобы хоть немного успокоиться, я беседую с ними, как с родными детьми: «Не переживайте, мои маленькие… Я всех вас довезу обратно домой…» Я слышу, как в гостиной тихонько переговариваются, стараясь не побеспокоить меня, Адриан и Дезма. Их удивительная деликатность тронула меня куда больше, чем все то внимание, которым они окружали меня на протяжении нескольких последних недель. Эту новозеландскую пару я встретил в Катманду, в Непале. Она — веселая хохотушка, он — очень замкнутый, скрывающий за своей напускной серьезностью и сдержанной улыбкой невероятно доброе сердце и душевную открытость. Благодаря им, моим новым друзьям, я совершаю переход по территории Новой Зеландии под патронажем организации Barnardos [131] , занимающейся проблемами детей и подростков. Поэтому заключительная часть моего марша мира превратилась в бесконечную череду встреч и праздников. Я продвигаюсь в окружении величественных гор, зеленеющих долин и живописных ущелий, иду по белым песчаным пляжам — и везде меня принимают как очень важную персону, непременно представляют мэрам городов, приглашают в школы, где я рассказываю ребятишкам о своем путешествии. В пригороде Окленда в мою честь провели невероятно красивый обряд в традициях маори [132] , в ходе которого специально для меня исполняли хакка, ритуальный танец в сопровождении певцов и музыкантов. Дирижировал ими мэр городка, облаченный в национальный костюм. Это было такое непередаваемое зрелище, что от эмоций я даже расплакался.

Целых три месяца я шагаю по этим краям, не задумываясь о будущем, искренне наслаждаясь спокойствием и умиротворенностью этих экзотических мест. Но однажды вечером тревога все-таки выбралась на поверхность и парализовала мою душу…

Я счастлив вернуться домой — тем более что последние два года были просто бесконечными, я невероятно соскучился по Люси и чудовищно устал. Но время от времени мне просто страшно.

И сейчас по дороге в аэропорт я от нетерпения и переизбытка эмоций притопываю ногами, как маленький. Рейс NZ84 авиакомпании Air New Zealand, которая любезно подарила мне этот перелет, поднимется в воздух через двадцать часов. «Дыши, Жан, давай, дыши…» Адриан не перестает смеяться и подшучивать надо мной. А в моей голове крутится только одна мысль: «Я обошел земной шар кругом! Кругом! Я! И теперь я возвращаюсь домой!» Находясь в невероятно взвинченном состоянии, я буквально влетаю в зону регистрации своего рейса. И только здесь с ужасом понимаю — я забыл не то что расцеловать моих новозеландских ангелов-хранителей, но даже просто попрощаться с ними!

Может, этот переход следовало бы назвать моим вторым рождением?

Покинув земли Новой Зеландии вечером 30 января, я прибыл в родную страну в тот же день после полудня. Превосходная шутка с разницей часовых поясов позволила мне дважды прожить эту замечательную дату… Я заранее знал, что в аэропорту Ванкувера меня будет встречать целая группа поддержки, но не предполагал, что все будет настолько масштабно! В отделанном мрамором зале прилетов вокруг моей дорогой Люси, такой крошечной и трогательной, толпились многочисленные операторы, а репортеры с микрофонами готовы были влезть друг другу на голову, боясь не расслышать или не зафиксировать для истории мои первые слова на родной земле. Едва я появился перед публикой, оркестр грянул развеселую мелодию, а Люси бросилась в мои объятья со слезами. Я же только и сумел, что пробормотать: «Как я рад, как же я рад…» Микрофоны щекочут мое лицо, повсюду щелкают вспышки фотокамер.

— Как вы чувствуете себя на родной земле? — слышу чей-то вопрос.

Да вы сами посмотрите на меня, толпа балбесов!.. Я не нахожу что на это ответить и понимаю только одно: мои ноги вот-вот откажутся мне служить. Голова кружится от пестрой круговерти, что царит сейчас в здании аэропорта. Мы с Люси все еще надеемся на минутку уединения, чтобы насладиться встречей после долгой разлуки… Не тут-то было. На протяжении всей следующей недели мы каждый день с самого рассвета непрерывно отвечаем на вопросы журналистов, разбираем нескончаемый поток приглашений и писем в поддержку моей идеи… Тем временем путь еще не окончен. Люси постоянно напоминает мне об этом. По огромной территории Канады мне остается проделать еще один отрезок пути длиной в пять тысяч километров. Мою родную страну я буду открывать в самую последнюю очередь.

Чувствую себя как перед первым экзаменом… Так давно покинув собственный дом, соприкоснувшись с таким многообразием культур на нашей планете, я почему-то боюсь, удачно ли пройдет встреча с родными землями. Воспринимаю это не как путешествие по канадской земле, а скорее как прогулку по своему родному саду, по заднему двору, которых еще не видел. В прежней жизни мне не доводилось выбираться дальше Ниагарского водопада на юге Онтарио. Я даже не говорил по-английски! И теперь страшусь не оправдать ожиданий тех, кем дорожу больше всего на свете.

Покидая западную окраину Ванкувера, неподалеку от пляжа, который граничит с университетом, я наконец остаюсь в одиночестве и внезапно ощущаю себя абсолютно счастливым — даже танцевать хочется! Едва ли не скачу позади моей верной коляски, будто иду не по асфальту, а по молодой травке зеленой лужайки… Как дурак! Я благополучно преодолеваю несколько прибрежных районов, как вдруг поднимается жуткий ветер. «Моя страна… Это же не страна, а вечная зима!» И как я мог об этом позабыть? К счастью, один из магазинов Квебека прислал мне хорошую экипировку. Термобелье, гетры, новую палатку и спальник. Так что к холоду я подготовился. Но вот к снегу… В Хоупе на шестой день пути меня настигает вьюга. Снег, снег и еще раз снег — он валится сверху и наметает повсюду кошмарные сугробы. Я изо всех сил пытаюсь пробиться навстречу стихии, двигаясь через каньон Фрейзера, и ветер залепляет мои глаза белыми хлопьями. Коляску я пытаюсь удержать в той колее, которую оставила снегоуборочная машина. Снег еще хуже песка: он не умеет превращаться в пыль. Как ни пинай его ногами, он превращается в наст, а потом — в немыслимых размеров сугробы! Я то и дело вязну в нем и чертовски потею, укутанный в свои теплые вещи. Фуры, пролетающие мимо, обдают меня с ног до головы грязной снежной кашей. Уфф! Ресницы мои уже покрыты инеем, а кончик носа почти отмерз. Ну что, добро пожаловать в Канаду!

Как-то утром рядом со мной притормаживает грузовичок. Я оборачиваюсь и смотрю на него сквозь ледяную пелену на глазах. На носу висит сосулька…

— У тебя все в порядке? — интересуется водитель.

— Бывало и хуже! — бормочу в ответ посиневшими губами. Наверное, я похож на медведя гризли.

Водитель приглашает меня остановиться на ночлег в его доме, стоящем чуть подальше на этой же дороге. В здешних краях, где на много километров кругом не встретишь ни души, в безмолвной пустынной атмосфере сохранился такой дух взаимопомощи и гостеприимства, что отныне я на каждую ночь обеспечен и кровом, и горячим ужином. Кружка пива и сытная еда возвращают мне силы, и вот уже мы с хозяевами смеемся над историями, принесенными мной из далеких стран. Людей, живущих в горах, более всего занимают практические аспекты моего странного, на их взгляд, путешествия. Мы очень долго обсуждаем мои физические особенности, например форму ног и ступней… Ведем долгие дискуссии о том, существует ли в природе некая идеальная и универсальная обувь. В ответ я демонстрирую опухшие подушечки пальцев, обломанные ногти, застарелые мозоли, и мы приходим к выводу, что такой обуви нет. Задаваться подобным вопросом так же глупо, как спрашивать у иллюзиониста, придумана ли какая-нибудь марка ложа из гвоздей, на котором удобно спать…

— А у тебя в дороге случались проблемы с кишечником? — интересуется однажды вечером высоченный детина с густой бородой, и создается впечатление, что его действительно очень занимает этот фундаментальный вопрос.

— Да, — киваю я, — конечно, мне не раз приходилось приспосабливаться к новой пище, к новым бактериям…

Он слегка склоняется ко мне, весь обращенный в слух. На некоторое время повисает пауза. В проблесках камелька, озаряющих лица сидящих за столом, под сводами этого домика в америндской [133] деревне, я вижу, как хозяин дома выжидательно приподнимает бровь, выражая нетерпение. И мне приходится пересказывать этим двум канадским лесорубам, живущим в горной глуши, тысячу и один способ сходить по нужде на просторах нашей необъятной планеты. Так, в Эфиопии присаживаются прямо над дырой в полу. Иногда такие отхожие места, источающие тошнотворный запах аммиака, переполняются и кишат червями, пьяными от человеческих испражнений. Вместо туалетной бумаги там пользуются пальцами и стенами, так что я быстро научился всегда и везде носить с собой кусок мыла. Ведь в эфиопской культуре принято и трапезу делить со всеми, из одной посуды, теми же самыми руками… В соседнем Мозамбике, что любопытно, точно такие же дыры в полу содержатся практически в идеальной чистоте. А вот предприимчивые китайцы свою систему гигиены довели до наивысшего предела совершенства: деревенские уборные вдоль обочин дорог у них сделаны в виде двухэтажных домиков. Верхний уровень — для людей, а второй, пониже, — для свиней. Система получается безотходной, и таким образом поддерживается чистота. Также стоит учитывать некоторые запреты, свойственные разным культурам. Например, на Ближнем Востоке, в Турции, считается величайшей непристойностью садиться на унитаз, справляя нужду. Это табу стало стимулом для появления различных изобретений, и теперь «туалет по-турецки» представляет собой небольшую фаянсовую «вазу», на которую следует взбираться, чтобы опорожниться на корточках. В Египте унитазы снабжены шлангом для омовений, а в писсуары встроен небольшой душ. Аргентинцы в гигиенических целях пользуются биде, а вот японцы, как всегда, вне всякой конкуренции. У них в унитазы встроена система подогрева, в гигиеническом душе можно на свое усмотрение устанавливать температуру воды, а поток регулировать в зависимости от половой принадлежности посетителя. Скажу больше: некоторые из таких устройств снабжены специальными стимулирующими опциями — для удовлетворения потребностей совсем иного рода… И чем больше я погружаюсь в суть вопроса, тем чаще мои собеседники взрываются хохотом. «Не может быть! Да ладно!» — повторяет старший из двух приятелей, а его напарник уже держится за бока. Пока они приходят в себя, я наношу визит в их уборную и обнаруживаю там громадных лососей в ванне со льдом. Ребята поясняют, что приготовили рыбу для копчения. На прощание они вручают мне подарок — немного этой превосходной рыбы, которую я потом буду смаковать еще несколько дней.