— Вся история свидетельствует, — продолжал он, — что потеря Парижа неизбежно приводит к потере всей Франции.

Гитлер напомнил верховному командующему на Западе, что для обороны города он выделил две бронетанковые дивизии СС. Он распорядился, чтобы восстание в Париже было раздавлено любыми мерами, включая «полное уничтожение целых городских кварталов», что будет значительно легче сделать с прибытием «Карла», и «публичную казнь главарей восстания».

— Париж не должен попасть в руки противника, а если это случится, то он должен найти там лишь одни развалины, — закончил он.

Когда Гитлер замолчал, в бункере повисла тишина. Слышно было только равномерное жужжание вентиляционного оборудования и шуршание карандаша в руках Йодля, лихорадочно пытавшегося зафиксировать последние слова фюрера.

В окутанном тьмой Меце, расположенном в каких-нибудь 35 милях от франко-германской границы, темные махины танков с лязгом катились по брусчатке мостовых, отшлифованная поверхность которых была почти истерта ногами трех поколений немецких завоевателей, рвавшихся по этой дороге к сердцу Франции. В трясущихся машинах пытались, насколько это было возможно, поспать солдаты, измотанные длинным маршем на юг от самой Ютландии. Это были солдаты, о прибытии которых Дитрих фон Хольтиц не был информирован, подкрепления, которые вынудили бы его сражаться за подчиненный ему район. Они представляли собой первые подразделения прибывавшей во Францию 26-й бронетанковой дивизии СС. Как и воины 2-й бронетанковой дивизии, расквартированной в яблоневом саду в Экуше, они тоже направлялись в Париж. Им оставалось пройти всего 188 миль.

Загорелый мужчина окидывал одобрительным взглядом пустые ряды сидений, поднимавшихся над головой до самой куполообразной стеклянной крыши огромного «Гран пале». Его звали Жан У к. Он был владельцем цирка в Швеции и приехал в Париж по делу. Для своего цирка он арендовал, за большие деньги, это обширное здание, расположенное между Сеной и Елисейскими полями, как раз через реку от могилы Наполеона. Это было одно из крупнейших зданий в Париже. С 1900 года его ионический фасад, в два с половиной раза превышавший длину футбольного поля, зазывал парижан на все крупнейшие выставки, которые устраивались в городе.

Через несколько дней, думал Ук, Париж будет освобожден, и этот самый фасад будет зазывать тысячи празднующих французов сюда, в его цирк, на единственное большое представление, которое будет даваться в столице. Это был самый крупный из всех оставшихся в Европе цирков, и он истратил все до последней кроны, чтобы привезти его сюда. У Ука было все. В голодном Париже его клетки были полны львов, тигров, пантер. У него были клоуны, лошади и акробаты на трапеции, которые могли соперничать с цирком Барнума. У него был даже клоун с новой программой по случаю освобождения; швед специально просил его подготовить эту программу. Это была пародия на Гитлера. В этом здании было все, чем владел Ук; даже те небольшие наличные деньги, что еще оставались у него, он упаковал в чемодан, стоявший в его кабинете. В это душное утро, в среду, стоя на посыпанной опилками арене, он уже представлял себе, как толпы зрителей вливаются в «Гран пале» и занимают места. Жан Ук был уверен, что освобождение Парижа сделает его богачом.

Под ареной, в подвале, принадлежавшем полицейскому комиссариату 8-го района, который занимал одно крыло «Гран пале», полицейский Андре Сомон следил, как под деревьями на Елисейских полях останавливается колонна немецких грузовиков. 20 минут назад коллеги Сомона организовали засаду на немецкую автомашину, ехавшую по этой широкой авеню, и уничтожили всех ее пассажиров. «Боши, — подумал Сомон, — собираются с нами рассчитаться». Вдруг Сомон увидел, что к зданию подползает странный, похожий на жука, аппарат. Он повернулся к пленному, которого охранял. Капитан Вильгельм фон Цигесар-Бейнес до войны, будучи капитаном конников германской армии, пережил в этом здании куда более славные моменты. «Что это такое?» — спросил его Сомон.

Фон Цигесар-Бейнес взглянул на направлявшийся прямо к их окну приземистый аппарат, выглядевший почти как маленький игрушечный танк. С восхитительным спокойствием он повернулся к Сомону и заметил: «Это специальная машина, напичканная взрывчаткой. Если мы не выберемся отсюда, то нас разнесет в куски».

Половина Парижа слышала, как взорвался цирк Ука. Когда грохот от разорвавшихся снарядов стих, из «Гран пале» заструился столб черного дыма. Чтобы завершить работу, начатую радиоуправляемым танком со взрывчаткой, немецкие танки открыли по зданию огонь зажигательными снарядами. Внутри дым, крики, топот бегущих ног — людей и животных — вызвали панику. Львы и тигры цирка Ука ревели от ужаса. Лошади табуном носились по пылающему зданию. В комиссариате полицейские поспешно открыли камеры, выпустив проституток, арестованных накануне ночью, и визг перепуганных женщин слился в дыму и пыли с воем перепуганных львов Ука.

На улице окружившие здание танкисты прострелили шланги пожарных, пытавшихся погасить огонь. Вскоре весь дворец был объят пламенем. Одна из лошадей Ука выскочила наружу и бросилась по улицам. Она была подстрелена и со ржанием упала на асфальт. Изо всех прилегающих домов с тарелками и ножами выскочили голодные парижане и бросились к умирающему животному, все еще украшенному красными, белыми и голубыми лентами, которые У к заказал для своего шоу по случаю освобождения.

Зажатые между немцами, огнем и мечущимися животными Ука, полицейские «Гран пале» поняли, что их положение безнадежно. Некоторые обратились к единственному пленному немцу в комиссариате — важному на вид барону, с которым накануне вечером делились тарелкой брюквы, — с просьбой организовать их сдачу в плен. Взяв длинный металлический шест, которым пользовался укротитель львов Ука, фон Цигесар-Бейнес привязал к нему белый носовой платок и вышел из дыма и пыли, чтобы сдать в плен соотечественникам своих пленителей.

Пока языки пламени завершали свою работу на каркасе «Гран пале», поблизости, прислонившись спиной к дереву, сидел всхлипывающий человек, снова и снова повторявший одни и те же слова: «Все потеряно… все потеряно». Сочувствующий прохожий подошел к Жану Уку, чтобы успокоить его. Он похлопал его по поникшим плечам и попытался подбодрить: «Не расстраивайтесь, союзники будут здесь через несколько дней, вот увидите». Хозяин цирка Ук с тупой злостью уставился на говорившего… и зарыдал громче прежнего.