— Странно, — сказал Пирогов. — Облисполком ни словом не предупредил нас.

— Видишь ли… — Паутов не мигая уставился в глаза Корнею Павловичу. — Вообще-то их распределили в Муны. Но тут… Как бы толково объяснить тебе?.. Устали они страшно. А до Мунов еще два дня скрипеть на телегах и пешком шагать… А нам цех по пошиву подсумков из области подбросили. Вот и кумекай.

— Ясно, — отозвался Пирогов. — Тогда я пошел.

Паутов кивнул, но придержал настороженным пальцем.

— Прописать надо завтра же. А то хватятся…

— Ясно, — повторил Корней Павлович. Подумал: легко дать распоряжение, да не вдруг выполнишь его. Надо обойти срочно всю деревню. Тридцать семь углов! А приезжие с ног валятся от усталости. — Откуда будете? — спросил у женщин.

— Из Ленинграда.

В груди у Пирогова засосало. К ленинградцам особое отношение было.

— Из блокады, значит?

— Да, — ответила одна. Другие головы опустили.

— Виноват, если нечаянно… Мы тут знаем про вас… Про ленинградцев. Много знаем.

Поднялся, энергично одернул гимнастерку, надвинул фуражку на брови. Встал и тот благородной наружности мужчина.

— Разрешите вас сопровождать? Для компании. — Голос у него оказался неожиданно высоким, прямо-таки бабьим. Пирогов будто только сейчас заметил, разглядел его. Удивился свежести лица, а главное, полноте.

— Виноват, вы тоже из Ленинграда?

— Я из Харькова.

— Но… — Оглянулся на Паутова, на женщин. — Как вы оказались вместе? Как я понимаю, ленинградцы эвакуированы организованным порядком. А вы?

— Я — частным. Одиночка я. Если не возражаете, я все объясню. Все, как есть.

— Надеюсь.

Женщины насторожились.

— Товарищ командир. Мы вас очень просим… Геннадий Львович ни в чем не может быть виноват. Он так помогал нам! Мы бы без него… Товарищ командир…

— Понимаю. — Пирогов пошел к двери. Тот, кого женщины называли Геннадием Львовичем, — следом, шумно попыхивая, как паровоз.

Обоз стоял на прежнем месте. Женщины, завидев своего попутчика, двинулись навстречу. Ребятишки окружили, зашумели весело, как вокруг праздничной елки.

«Да он что, петухом у них?» — изумился Пирогов. Он даже придержал шаг, потому что мужчина, этот харьковский одиночка, попав в тесный круг, остановился совсем, принялся отвечать на необязательные вопросы и, кажется, забыл, что напросился в провожатые.

— Я вас жду, — напомнил Корней Павлович.

— Да, да!.. Тихо, дети! Совсем тихо! Замерли! — И, обращаясь к терпеливым женщинам, продолжал в тишине: — Вопрос улажен. Нас приняли… Вот товарищ… Как ваша фамилия, товарищ?

— Лейтенант Пирогов, — отозвался Корней Павлович, испытывая еще большую настороженность к странному женскому попутчику: этакая глыба в тыл увязалась. Он был на голову выше Пирогова и вдвое шире.

— Прекрасно! Будем знакомы. Я — Брюсов. Но всего лишь скромный однофамилец Валерия Яковлевича.

«Не очень-то скромный, — подумал Пирогов. — При чем тут Валерий Яковлевич? Кто такой? Плетешь узоры…»

— Ладно, идемте, — сказал нетерпеливо.

Они обогнули обоз. Пересекли площадь и скоро вошли в отдел. Корней Павлович широко, решительно, как подобает хозяину. Брюсов тщательно обшаркал о крыльцо подошвы ботинок, хотя на них не было ни грязинки. Последние две недели в области не было дождей.

Увидев дежурную при форме, при кобуре на ремне, он пришел в шумный восторг. Пирогов слегка подтолкнул его вперед, распорядился пригласить секретаря сельсовета и Астанину. Потом он сделал Брюсову знак следовать за ним и вошел в кабинет.

— Садитесь.

Геннадий Львович сел на указанный стул, вытянул ноги. Лицо его отразило удовольствие.

— Как эго просто. Сесть на стул по-людски… Уже забывать начал обычные вещи… Мы ведь почти неделю пешком шли. Детишки на повозках с вещами, а мы… Мы пешком… На ваших дорогах самого сильного коня надорвать можно.

Пирогов внимательно слушал, разглядывал его полные, немного одутловатые щеки.

— Места у вас прекрасные. Я бывал до войны на Кавказе, но, скажу без лести, у вас первозданная красота. Дикая. Седая. Временами страшная… Не правда ли, звучит смешно: страшная красота. Но это так… Потому как страхи разные бывают. Там, в прифронтовой полосе, они парализуют, опустошают голову и душу, а здесь, как сказка, вызывают приятное щекотание в груди.

— Оставим страхи, щекотания на потом, — перебил Корней Павлович, еще раз поняв, что если его не остановить, он будет говорить до заговенья. — У меня к вам вопрос: как вы попали в женскую группу ленинградок?