Шрифт:
Ночь над долиной. Слышно, как всхрапывают, встряхиваются, бемекают в полудреме овцы. Вскидываются собаки, убегают в темноту и возвращаются. Покой кругом. «Как перед боем», — вспоминает Пирогов вычитанную фразу о войне. Ему зябко становится. Если бы полковник Рязанцев удовлетворил тогда его просьбу, сейчас он сидел бы под ночным фронтовым небом, слушал тишину, ловил в ней подозрительные шорохи. А может, не сидел бы? А как Витькин отец, не доходя передовой. На марше. И кто-то чужой говорил бы о нем: от других смерть отвел. Слабое это утешение.
Утром чуть свет, сопровождаемый Витькой, он обошел место, где была рассыпана по камням горстками соль. Составил план местности, точками пометил кучки: одна, вторая, третья… Нет, не раззява рассыпал случайно. Вершина треугольника уходила в узкий распадок. Пирогов сунулся в него. Далеко не пошел. Прикинул, что там впереди. А впереди заросли тальника, черемухи плотной стеной стояли. И крутая голая «щека».
Рощина сама приехала утром.
— Нашли кого-нибудь? — спросила требовательно.
— Не клюет, — ответил Пирогов. — Но и от наживки далеко не уйдет. Хищная рыбина… Так что вчерашние наши разговоры — не галочки ради. Поехали актив собирать.
Они вернулись в Коченево. В центре деревни их встретил Князькин.
— Товарищ Пирогов! — закричал, точно брата увидел. — А я смотрю, лошадь у Татьяны Сергеевны в ограде стоит всю ночь, а самих не видать.
Хихикнул понимающе. Корней Павлович покраснел от наглого, неприкрытого намека.
— Какие новости, Князькин? — спросил, чтоб заглушить неловкость.
— Новости худые. Кто-То овец солью прикормил.
— Откуда сведения?
— Земля слухами полнится. А вы — не туда?
— Оттуда, Князькин. Оттуда…
— Быстро вы… И как?
Глава двадцать вторая
К вечеру измученный Корней Павлович вернулся в райотдел. Дежурная, стараясь не греметь сапогами, выпорхнула навстречу, торопливо расправила гимнастерку. Покраснела, растерялась.
— Здравствуйте, Пестова. Как дела?
— Хорошо, Корней Павлович, — не по уставу ответила она, и тут Пирогов разглядел в углу за перегородкой жуликовато сутулящуюся спину в солдатской гимнастерке.
— Что здесь делает посторонний гражданин? — застрожился Пирогов: неуставное смущение дежурной, похожее на кокетство, было неуместным перед его усталостью и озабоченностью.
Дежурная не успела рта раскрыть, как спина в гимнастерке распрямилась. Солдат встал, повернулся лицом, доложил громко и четко:
— Красноармеец Павел Козазасв прибыл для полного излечения боевых ран.
Правая рука его висела на широкой цветной повязке, должно быть, косынке, взятой дома.
— Ран, говоришь? — переспросил Пирогов примирительно, разглядывая бойца. Тот был его ровесником — лет двадцати пяти, росл, широкоплеч. Крупное лицо отдавало бледностью, будто вобрало в себя цвет госпитальных палат.
— Так точно, — подтвердил красноармеец.
— Он правда ранен, — торопливо помогла Варвара. — Я видела его документы. И рану…
И то, как держался боец, и то, как горячо вступилась за него дежурная, было естественно и понятно. Корней Павлович кивнул, уступая им, прошел до кабинета, вставил ключ в скважину.
— А этого куда дели? — показал подбородком в сторону «кельи». Варвара беззвучно фыркнула, выразительно посмотрела на дверь камеры, зашептала, поднеся палец к губам:
— Пишет, товарищ лейтенант. С самого обеда заперся и строчит частушки про Гитлера. Два раза выходил, читал нам. Смешны-ые. Сейчас. Вот:
Гитлер влез через окно, Что в Европу смотрится. Знать, не бит он, гад, давно, То и хорохорится.— Гм, — Пирогов пожал плечами. — Складно получается. Талант! А мы его в кутузке держим.
— Талант, — шепотом согласилась Варвара. — Еще какой талант! Сегодня к нему целая самодеятельность приходила из клуба. Звали руководить.
— Это ленинградки делают ему вывеску.
— И пусть, товарищ лейтенант. Он же в Харькове начальником во Дворце культуры был.
— Он был режиссером, — профессионально уточнил Пирогов.
— Тем лучше. Они тут на ходу придумали «Теремок» разыгрывать. Ой, как интересно!
— Сказку, что ли?
— Сказку. Только на новый лад. Счас! — Варвара приопустила веки, припоминая содержание или собираясь с мыслями. — Стоит в поле красивый дворец. А вокруг него сад-огород. В том саду-огороде и картошка, и морковка, и свекла, и хлеб растет. Видимо-невидимо! А еще яблоки и всякие сладкие ягоды: смородина там, крыжовник. Клубника!