И Василий решил зайти к бывшему однокласснику Николаю Нестерову, посоветоваться. Николай в школе был парнем отчаянным, его «терпели» из-за отца, директора молокозавода, потом после армии как-то присмирел, стал учиться, пошли повышения по службе. Сейчас Николай работал заместителем начальника автоколонны, учился заочно в политехническом институте, был давно в партии, депутатом городского Совета и вообще «шел в гору».

«Зайду по старой памяти, спрошу, как у них Женька растет. Небось не выгонит», — думал Василий, поднимаясь по лестнице на третий этаж к квартире Нестеровых.

— Привет. — Хозяин был в полосатых пижамных брюках и майке и как-то сосредоточен, напряжен. — Проходи.

«Поздно, наверное, приперся», — подумал Василий, но все-таки переступил порог.

— Ты извини, я ненадолго… Разбудил, наверное?

— Какой разбудил? — Хозяин повесил пальто гостя на плечики. — Каждый вечер с контрольными до часу сижу. И Валька с тетрадями за компанию.

— Сын у меня, Коля, — так прямо с порога начал Василий. — Дениска чего-то. Сейчас с родительского собрания иду — жалуются. Вял, говорят, это… пассивен. В ногу не идет со всеми. Ракету на днях в классе запустил.

— Ты проходи, проходи, — Николай чего-то остановился посреди комнаты. Его по-прежнему не отпускала какая-то мысль. — Чаю хочешь? Пойдем на кухню.

— Да нет, — Василию было неудобно за свой не ко времени приход. — Я, говорю, сын…

— С вареньем? — Хозяин уже наливал на кухне в чашку заварки из чайника. — Давай накладывай. Так, говоришь, вял?

— И не шагает…

— Слушай, Вась! — Хозяин так и не смог вникнуть до конца в то, что говорил Василий, выражение прежней сосредоточенности не сходило с его лица. — Я тебе сейчас одно уравнение покажу — по математике у нас такой изверг попался! Вы, говорит, должны реализовывать свои скрытые возможности. А то используете свои способности на двадцать процентов. У меня жена не могла решить, и списать не у кого. Ты же у нас в математике богом был…

Через полчаса Василий решил уравнение. Николай был в восторге.

— Ну, Вася… А помнишь, как я у тебя на экзамене задачу через лупу сдул? Тоже, согласись, изобретение. Теперь я его умою… Покажу ему скрытые возможности…

— Ну, ладно, — засобирался Василий. До него словно что-то дошло. — Мне пора.

…— Жена-то как? — спрашивал у порога Николай. — Пришли бы как-нибудь, показались. А сын? Как ты говоришь? Ракету запустил? У моего вон на днях из кармана сигареты посыпались. А так — тоже способный: в преферанс как засядем… Я ему говорю: не бери пример с отца — тоже ведь вовремя кто не велел учиться? В институт чуть не силком толкали — нет, самостоятельным хотел скорей стать. Теперь вот, в сорок лет, когда окостенение мозгов наступает, доучивайся…

Когда Василий вернулся домой, Денис уже спал. А может, и притворялся, что спит — как делают почти все дети, когда родители ходят на собрание в школу. На столе рядом с аккуратно разложенными учебниками и тетрадями лежала какая-то деревянная штука — то ли пропеллер, то ли новой конструкции флюгер. Изделие, казалось, еще хранило тепло Денискиных ладоней.

Жена пришла с работы пораньше, но Василий уже крепко спал. Перекусив на кухне, жена прилегла рядом с Василием и не пожалела-таки его первый сон.

— Ну, как там? — спросила она с нетерпением.

— Нормально.

— Так уж и нормально? Что хоть говорили-то?

— Да… — Василий вспомнил модную флегматичную учительницу, классного руководителя Дениса. — Пассивен, вял. Рассеянный.

— Ну и что?

— Как что? Хорошо, значит.

— Что уж тут хорошего?

— Ну… надолго, значит, мы его заквасили…

В голубенькой оградке дяди Саши Сонина на краю нашего Нязепетровского кладбища, сваренной из простеньких арматурных прутьев с расплющенными в виде пик наконечниками, оказался я в тот пасмурный июньский день стараниями его сына Николая Александровича.

— Давай с нами, — Николай Александрович и без того человек властный — недаром всю жизнь в начальстве проходил — на этот раз не приглашал — повелевал. — Обидишь! — А сам уже рассаживал потеснее за столиком с домашней стряпней своих домочадцев — жену, мать, зятя с дочерью и двумя маленькими внуками. — Ничего тут неудобного нет. Или ты ему чужим был? Он с тобой, как с родным, бывало. Своих забывал.

Едение (или, по-старинному, ядение) пирога с рыбой, особенно с лещом, требует хорошего навыка, квалификации. Того и жди, что проглядишь мелкую коварную косточку — сиди потом, глотай сухие корки, чтобы прошла она из горла дальше.

— Сам ловил, — поясняет Николай Александрович. — Лёщ, — он произносит слово по-местному на «ё», — шибко грамотная рыба. Леща поймать — дело серьезное. Не то что на Нязю сбегать, донки на налимов поставить. — Эта присказка у них тоже фамильная: про все серьезное — по сено ли съездить, в институт ли поступить или жениться, говорится так: это, мол, вам не за налимами на Нязю сходить. — Давай, ешь, поминай батю. Помнишь, как вы с ним? Как ты у него однажды налимов-то с жерлик обснимал?

Да… С дядей Колей Сониным говорить — а мне по-прежнему, как в детстве, хочется называть его дядей Колей — ухо надо держать востро. То же самое, что вот этот пирог с его рыбой есть. Однажды, я еще в третий класс ходил, соблазнили меня ребята покурить. Раз, другой, третий — пока мать не заметила. Отец тогда на какую-то учебу по работе на целый месяц уехал, приструнить меня было некому. Только заходит к нам как-то под вечер дядя Коля Сонин, зовет меня из избы: «Давай, посидим, поговорим, как мужик с мужиком. — Папиросы достает, спички. — Куришь?» — И за всяко-просто протягивает пачку мне. Я обалдел от такой демократии — хвать беломорину, лихо смял мундштук, курево в рот — и тянусь к спичке, губы с папироской трубочкой сложил. Ох и повертелся я тогда — дядя Коля, как клещами, схватил меня пальцами за ухо! Не больно — обидно было: так дешево купили меня на простоту. Нет, с Николаем Александровичем Сониным всегда будь настороже. Он, бывало, и здоровается-то с нашим братом: с этакой простецкой улыбочкой, ладошку протянет лодочкой — прямо душа-человек — и отрекомендует себя, нарочно умаляя фамилию: «Соня…»