Любой из наших приятелей с удовольствием приютил бы Борьку. Но родственники очень любили телевизионную передачу «В мире животных» и мечтали пробудить в дочери любовь к четвероногим. Они твердо обещали обидеться, если мы не доверим Даше лохматого друга.

Морозным декабрьским утром мы выносили чемоданы из квартиры. Борька тоскливо льнула к ногам. Провожающие ее отпихивали, и тревожные зеленые глаза с недоверием скользили из угла по чужим сапогам, которые предательски загораживали ей дорогу к нам. Так Борька сменила хозяев.

Но ненадолго. Уже через месяц из писем мы узнали, что она отказалась возить Дашу верхом и впрягаться в коляску с куклой. Борька не считалась с тем, что кукла приехала из ГДР и, защищая свободу, прочесала когтями золотистые импортные кудри.

— Мам, что же с ней теперь будет? — тревожился Андрей Он уже учился в третьем классе. Третьекласснику плакать не полагалось, и он, спрашивая, низко-низко наклонял голову над столом.

— Не знаю, не знаю, — я не старалась его утешить. Я на самом деле не знала, как поступят с кошкой. Издалека мы ничем не могли ей помочь. Единственное, что пришло нам в голову, — пообещать обидеться, если кошку выкинут на улицу. Так мы и написали.

А еще через месяц Борьку взяли к себе какие-то знакомые наших родственников. У них тоже была дочка, только звали ее Юлей. Андрей очень надеялся, что Юля не ездит верхом на кошках и что у ее куклы отечественные локоны.

Поездка принесла столько новых впечатлений, что Борькина судьба отодвинулась на второй план. Андрей тоже заговаривал о кошке все реже и реже.

С новой силой воспоминания о доме нахлынули к концу командировки. Чем меньше оставалось до отлета, тем больше тянуло домой и тем медленнее текли дни. Снились уральские зимы с метелями и сугробами по колено, весенние хрустально-звонкие ручьи, желтые чаши купав на майских лугах Стоило отчеркнуть день, лечь в постель и закрыть глаза, как сам собою выплывал из густых зарослей сирени наш небольшой трехподъездный дом с бабой Катей на крыльце и с нервным перелаем дворовых собак. Далеко-далеко от дома, в чужой стране, среди ночи, под зудение комаров и кондиционеров, я, казалось, кожей пальцев ощущала шершавость и тепло знакомых книжных обложек, порой изрядно потрепанных и не раз подклеенных. С портретов, прижатых к книгам, смотрели Чехов и Чайковский. Они у нас всегда стояли рядом, вместе, как мы их купили когда-то в Ялте, в Доме-музее писателя. За стеной нудно пела дрель — сосед был мастер на все руки. Мастерил ли он и сейчас? А с высокого подлокотника кресла не сводила с нас глаз наша лохматая и величавая Борька. Сидела она основательно и уютно, иногда подремывала, но чаще следила за нами, медленно поворачивая голову из стороны в сторону. В такие часы она походила на старую и строгую свекровь, которая давно свое отработала, ни во что не вмешивалась, но все видела: кто что делает и что делает не так, как ей хотелось бы. И это безголосое лохматое существо виделось издалека частичкой нашего дома, и казалось странным, что вот мы вернемся, а она не ткнется преданно в ноги, помахивая хвостом.

Возвращение, как любое другое после долгого отсутствия, было шумным. После суеты и неразберихи аэропортов, после деклараций и таможенных досмотров нам хотелось одного: приняв душ, прийти в себя. Но нас гладили, хлопали, тискали и, словно волейбольные мячи, передавали дальше. Кто-то звал в гости к себе, кто-то напрашивался к нам — посидеть наедине. До кошки ли было.

И только через несколько дней, когда наши постояльцы вместе с дочерью навестили нас, Андрей не выдержал:

— Дядя Женя, а где Борька?

— Какой Борька?

— Кошка. Вы кому ее отдали?

— А-а, — наконец понял тот. — Ты хоть пройти дай. Дядя к тебе в гости пришел, а ты ему про кошку. На вот тебе Дашу, поиграйся с ней, а мы посидим с папой.

— Дашка Дашкой, а кошка кошкой, — терпеливо наступал Андрей.

— Нет больше твоей Борьки, Андрей. Не хотел я тебя огорчать.

— Почему нет?

— Сдохла потому что.

Гость так широко и безмятежно улыбался, что Андрей ему, конечно, не поверил.

— Я вполне серьезно говорю.

— Будет тебе, не дразни мальца, — заступился папа за сына.

— Да нет вашей кошки, я вам правду говорю. То ли отравилась она, не помню; Спрошу у напарника, если интересно. Я ему ее сплавил. Ну что ты, расстроился, что ли? — Андрей насупился и хотел пройти в комнату. Дядя взял его за чуб и, пытаясь заглянуть в глаза, поерошил. — Ну, ну, не раскисай. Хочешь, я тебе сиамского кота подарю? Да и не мальчишеское дело — кошки. Собаки — другой форс. Проси щенка у отца. А то давай я его попрошу.

— Спасибо, не надо, — Андрей с неудовольствием отвел дядину руку и ушел к себе. Дверь невежливо захлопнулась перед самым носом Даши.

Прошел год. Другой кошки мы не завели. У Андрея рос маленький братишка, который только начинал ползать, и, конечно, кошка в доме была ни к чему. Да и Андрей уверял, что другой Борьки такой нет и не будет. Я с ним не спорила.

Но однажды дождливым осенним вечером он влетел в квартиру с победным криком:

— Ура-а! Борька жива!

— С чего ты взял? — не поверила я.

— Дашка сказала! Она в гости поехала к тем, кому ее отдавали, и там увидела.

— Кто?

— Дашка — Борьку.

— А может, это не она? Зачем бы дяде Жене обманывать нас?

— Она это, мам. Юля не хотела кошку отдавать, и они упросили дядю Женю соврать. Вот он и соврал.

— Ты это не выдумал?

— Нет, дядя Женя сам сказал. Дашка его выдала. Он так и назвал ее — предательница! Ему некуда было деться, вот он правду и выложил.