Поэтому Григорий старался точно и четко выполнять все предписания врачей и всем своим поведением демонстрировать им, что все случившееся лишь досадная случайность, которая не может помешать ему вернуться в строй.

И на третью неделю ему улыбнулась удача. Собственно, он просто отирался в холле возле выздоравливающих бойцов, впитывая, точно губка, информацию. Для него сейчас она была поистине на вес золота. Особенно ему помогли в этом беседы с политруком. Другие красноармейцы расценивали политзанятия исключительно в качестве законной возможности передохнуть и спокойно подремать, но экспат с лихвой воспользовался представившейся возможностью и словно клещ вцеплялся в добродушного пожилого капитана, изводя того многочисленными вопросами, так или иначе касающимися практически всех сторон жизни обычного советского гражданина.

А еще Григорий запоем читал газеты, слушал радио и старался общаться с местными. Доктор поначалу ругал его за то, что сержант постоянно сбегал из своей палаты, а потом махнул рукой и разрешил. Экспат догадывался, что врач надеется, что общение с нормальными людьми может помочь в восстановлении памяти пациента. Правда, если учесть, как выглядела сейчас физиономия Дивина, на полноценный обмен информацией рассчитывать не стоило — по первой окружающие шарахались в сторону при встрече с ним. Но потом ничего, привыкли. Да и не только Григорий имел на теле и лице отметки ранений и ожогов. Зато у него нормально работали руки и ноги. И потому мог помочь неходячим в отсутствие санитарок.

В одной из палат он познакомился с летчиком. Молоденький паренек со смешным чубчиком оказался пилотом бомбардировщика. Он сам окликнул Григория, когда тот помогал лечь на кровать старшине-танкисту с закованной в гипс ногой.

— Эй, сержант! Мне сказали, ты тоже летчик?

Экспат чуточку помедлил, а потом нехотя ответил:

— Есть такое дело.

— Ух ты, а я уж думал, что один здесь из авиации, — обрадовался раненый. — Будем знакомы, лейтенант Баринов. Виктор. Летал на «СБ». А ты?

— На штурмовике. «Ил-2», слыхал?

— Немного, — лейтенант закашлялся. У него была перебинтована грудь. — Ох, черт, дышать трудно, — пожаловался он Григорию. — Осколок от зенитного снаряда словил, когда мы мост бомбили. До сих пор не понимаю, как сумел самолет до аэродрома довести и посадить. А у тебя что?

— Контузило, — неохотно признался экспат. — Штурмовик сбили, грохнулся неудачно. Память маленько отшибло. Что-то помню, что-то — нет. Ну и, как видишь, морду подпалило.

— Да уж, подкоптили тебя фрицы, — сочувственно кивнул лейтенант. — Но ты не унывай, браток, все наладится. Кстати, если хочешь, заходи, я тебе расскажу что-нибудь, может, вспомнишь все быстрее?

— Было бы здорово, — осторожно ответил экспат. Появление в госпитале еще одного пилота весьма смахивало на провокацию местных спецслужб. Хотя, может быть, у экспата просто-напросто разыгралась паранойя? — А у тебя часом наставлений или инструкций каких-нибудь нет при себе? — Дивин решил катнуть пробный шар. — Полковой доктор перед тем, как отправить меня сюда, обещал достать, но, видать, запарка у них сейчас. А я бы почитал с удовольствием.

— Ну ты и спросил, — Баринов опять зашелся в надсадном кашле. — Зачем они мне здесь? И вообще, ты не шпион, часом? Да расслабься, чего вскинулся, шучу я! Не вешай нос, я могу ребят своих попросить, они пришлют. Меня навещают здесь время от времени. Полк наш на переформирование вывели, стоят неподалеку.

— Было бы здорово, — искренне обрадовался Дивин. — Из запасного полка никто не приходит, а мне бы матчасть подучить, а там, глядишь, поверят, что я не идиот, и к полетам допустят.

— Только ты учти, по твоим штурмовикам у нас вряд ли что найдется, — предупредил его лейтенант. — Так что для начала могу разве что по «У-2» литературу достать.

— Годится! — довольно засмеялся сержант. — Лиха беда начало!

— Красавец! — выдохнул восхищенно стоявший в строю рядом с Григорием долговязый сержант. — Вот бы поскорее за штурвал!

Дивин недовольно покосился на него. Тоже мне, нашел красоту — этот угловатый самолетик, замерший на летном поле, в подметки не годился даже самому простенькому имперскому атмосфернику. Но, что теперь делать, придется летать на том, что есть в наличии. Хорошо, что удалось вырваться из госпитального заточения!

Экспат провел в больнице несколько долгих месяцев. Взаперти его не держали, но всевозможными проверками и анализами по-настоящему замучили. В итоге, с некоторыми оговорками, какими-то записями в истории болезни, но все же признали годным к летной работе. Григорий не знал, что именно сыграло на его стороне, но вдаваться в такие подробности, если честно, даже не собирался. Разрешили и разрешили!

Лейтенант Баринов, с которым сержант сильно сблизился за это время, держался той точки зрения, что потери на фронтах заставили врачей отойти от своих принципов — пилоты требовались в действующей армии как воздух. Особенно после зимнего контрнаступления под Москвой. Местный вождь — Сталин — в одном из своих выступлений заявил, что, дескать, 1942 год станет победным и немцев окончательно разобьют и вышвырнут с территории СССР. Поэтому Красная Армия наращивала свои силы, чтобы выполнить полученный приказ.