Городская площадь стала формироваться в конце XV-начале XVI вв. К тому времени (1507) город стал центром Новогрудского воеводства. Количество жителей на начало XVI в. составляло около 4 тысяч человек. В середине XVI в. в Новогрудке насчитывалось 10 православных церквей: Борисоглебская, Ивановская, Крестовоздвиженская, Николаевская, Покровская, Пятницкая, Симеоновская, Троицкая, Воскресенская и Успенская. В конце XVI в. начал действовать кальвинский сбор. Кроме фарного костела в XVII в. в городе осваиваются и строят свои храмы представители католических орденов: доминиканцы, доминиканки, иезуиты, бонифратры, францисканцы. Возле каждого храма имелись небольшие кладбища, где хоронили, в основном, священников. Чтобы хоронить умерших горожан, необходимо было устроить новое кладбище. И такое вскоре появилось — на окраине города.

Известно, что в XVII–XVIII вв. кладбище располагалось на так называемой Горе Миндовга. Самый старый надмогильный памятник там, из сохранившихся, датируется 1820 г. На Горе Миндовга хоронились как православные, так и католики, в продолжение всего XIX в. Это кладбище еще называют Старым.

Параллельно с функционированием кладбища на Горе Миндовга в начале XIX в. в Новогрудке с южной стороны города было заложено Новое христианское кладбище (при улице Советской). Оно было престижным. Об этом можно судить по тому, кто был похоронен здесь. Там располагается целый ряд могил военнослужащих — как русской армии, так и польской. Вероятно, этих людей похоронили родственники после того, когда тела покойных были доставлены на родину. Здесь же, с южной стороны Нового кладбища, есть участок, где похоронены убитые и умершие немецкие солдаты времен Первой мировой войны. От основной территории кладбища этот участок отделен каменной стеной, от которой до наших дней сохранился фрагмент. Когда-то на стене размещалось изображение герба Германии и стояла надпись на немецком: «Погибшим за Отечество храбрым товарищам». В середине 1950-х гг. это кладбище било закрыто для захоронений. В то время оно уже было окружено городскими кварталами и фактически оказалось в центральной части города. Последнее захоронение отмечено здесь 1961-м годом.

В середине 1950-х гг. было открыто новое Общегородское кладбище по дороге на поселок Любча, которое получило название «Городиловка», потому что размещалось недалеко от деревни с таким названием.

Отдельно в городе существовало еврейское кладбище. Оно образовано примерно в конце XV в. на одном из городских холмов. Кладбище сохранилось и занимает около 1, 5 га. Самые старые его могилы датируются XVIII в.

Татарское кладбище в Новогрудке образовалось примерно в начале XVI в. Оно не меняло своего месторасположения и находится в районе улиц Спортивная и Интернациональная (прежде — улица Татарская).

Для меня, по счастливой случайности, Адам Мицкевич — тот, у кого я учился. Поэтому писать про него мне легко. Делаю это по любви, а не по необходимости. Когда-то я сам выбрал его себе в учителя. Увидел в его творчестве то, что теплилось во мне с детства — любовь к белорусской земле. Мне не нужна была чужбина, какая-нибудь богатая страна — я полюбил эту и с самого начала знал, что буду верен ей до конца.

Есть у меня страна моих мечтаний,

Душа навеки породнилась с ней,

Всех этих мест — прекрасней и желанней,

Родства по крови — ближе и родней.

Когда моя мать принесла из библиотеки Минского завода Вавилова опубликованную в 1956 г. в издательстве «Художественная литература» книгу «Пан Тадеуш» на русском языке в изысканном, впечатляющем переводе С. Мар (Аксеновой), я, после прочтения первых же строк, сказал: «Вот мой поэт!» По существу, Адам Мицкевич указал мне направление жизни. Я избрал самую свободную, самую независимую профессию.

Покамест пел я дочке дифирамбы,

Мать слушала, а дядюшка читал.

Когда шепнул: «Вот пожениться нам бы», —

Весь дом я, оказалось, взволновал.

Мать говорит о душах, об именьях,

А дядя — о доходах и чинах,

Слугу служанка просит без стесненья

Узнать, каков в амурных я делах.

Мать! Дядюшка! Парнас — мое поместье.

Душой владею я всего одной.

Чины смогу в веках лишь приобресть я.

Доход? Перо — вот весь достаток мой.

Любовь? Нельзя ль, плутовка, без расспросов!

О ней скажу тебе наедине,

Когда ты своего лакея бросив,

Одна заглянешь вечерком ко мне.

В те дни, дни моей молодости, я еще застал хутора, крошечные села на Гродненщине и Витебщине. И можно говорить, что первые путешествия по Беларуси я делал под впечатлением от творчества Адама Мицкевича:

Где Неман льется, там путь мой вьется.

К селу от села шагаю

Через дубравы, через болотца

И песенки распеваю.

Это Адам Мицкевич привил мне любовь к белорусской старине. Я посещал, в основном, старинные усадьбы и особое удовольствие получал от прогулок в старых парках, которые будто бы для того и были посажены, чтобы через двести лет вызвать магическую страсть к старине и вообще к белорусскому прошлому именно во мне: