Второй раз в жизни Эмори совершился полный переворот, и он спешил занять место в рядах своего поколения.

Эмори медленно брел по тротуару, думая о том, что ночь всегда принадлежит ему – весь этот пышный карнавал живого мрака и серых улиц… словно он захлопнул наконец книгу бледных гармоний и ступил на объятые чувственным трепетом дороги жизни. Повсюду кругом огни, огни, сулящие целую ночь улиц и пения, в каком-то полусне он двигался с потоком прохожих, словно ожидая, что из-за каждого угла ему навстречу выбежит Розалинда – и тогда незабываемые лица ночного города сразу сольются в одно ее лицо, несчетные шаги, сотни намеков сольются в ее шагах и мягкий взгляд ее глаз, глядящих в его глаза, опьянит сильнее вина. Даже в его сновидениях теперь тихо играли скрипки – летние звуки, тающие в летнем воздухе.

В комнате было темно, только светился кончик сигареты, с которой Том сидел без дела у отворенного окна. Эмори закрыл за собой дверь и постоял, прислонившись к ней.

– Привет, Бенвенуто Блейн. Ну, как там дела в рекламной промышленности?

Эмори растянулся на диване.

– Гнусно, как и всегда. – Перед глазами встало агентство с его бестолковой сутолокой и тут же сменилось другим видением. – Бог ты мой, она изумительна.

Том вздохнул.

– Я просто не могу тебе выразить, до чего она изумительна, – повторил Эмори. – Я и не хочу, чтобы ты знал. Я хочу, чтобы никто не знал.

От окна снова донесся вздох – вздох человека, смирившегося со своей участью.

Глаза у Эмори защекотало от слез.

– Том, Том, ты только подумай!

– Давай посидим, как тогда, – шепнула она.

Он сел в глубокое кресло и протянул руки, чтобы принять ее в объятия.

– Я знала, что ты сегодня придешь, – сказала она тихо. – Как раз когда ты больше всего был мне нужен… милый… милый.

Губы его легко запорхали по ее лицу.

– Ты такая вкусная, – вздохнул он.

– Как это, любимый?

– Ты сладкая, сладкая… – Он крепче прижал ее к себе.

– Эмори, – шепнула она, – когда ты будешь готов на мне жениться, я за тебя выйду.

– Для начала нам придется жить очень скромно.

– Перестань! – воскликнула она. – Мне больно, когда ты себя упрекаешь за то, чего не можешь мне дать. У меня есть ты – большего мне не надо.

– Скажи…

– Ведь ты это знаешь? Ну конечно знаешь.

– Да, но я хочу, чтоб ты это сказала.

– Я люблю тебя, Эмори, люблю всем сердцем.

– И всегда будешь?

– Всю жизнь… Ох, Эмори…

– Что?

– Я хочу быть твоей. Хочу, чтоб твои родные были моими родными… Хочу иметь от тебя детей.

– Но родных-то у меня никого нет.

– Не смейся надо мной, Эмори. Поцелуй меня.

– Я сделаю все, как ты хочешь.

– Нет, это я сделаю все, как ты хочешь. Мы – это ты, а не я. Ты настолько часть меня, насколько я вся…

Он закрыл глаза.

– Я так счастлив, что мне страшно. Какой был бы ужас, если б это оказалось высшей точкой.

Она устремила на него задумчивый взгляд.

– Красота и любовь не вечны, я знаю. И от печали не уйти. Наверно, всякое большое счастье немножко печально. Красота – это благоухание роз, а розы увядают.

– Красота – это муки приносящего жертву и конец этой муки.

– А мы прекрасны, Эмори, я это чувствую. Я уверена, что Бог нас любит.

– Он любит тебя. Ты – самое ценное Его достояние.

– Я не Его, Эмори, я твоя. Первый раз в жизни я жалею о всех прежних поцелуях, теперь-то я знаю, что может значить поцелуй.

Потом они закуривали, и он рассказывал ей, как прошел день на работе и где им можно будет поселиться. Порой, когда ему случалось разговориться не в меру, она засыпала в его объятиях, но он любил и эту Розалинду – любил всех Розалинд, как раньше не любил никого на свете. Быстротечные, неуловимые, навек ускользающие из памяти часы.

Однажды Эмори и Хауорд Гиллеспи встретились случайно в деловой части города. Они вместе зашли в кафе позавтракать, и Эмори выслушал рассказ, очень его позабавивший. У Гиллеспи после нескольких коктейлей развязался язык, и для начала он сообщил Эмори, что Розалинда, по его мнению, девушка со странностями.

Как-то раз они целой компанией ездили купаться в Уэстчестер, и кто-то упомянул, что туда приезжала Аннет Келлерман и прыгала в воду с шаткой тридцатифутовой вышки. Розалинда тут же потребовала, чтобы Хауорд лез туда вместе с ней – посмотреть, как это выглядит сверху.

Через минуту, когда он сидел на краю вышки, болтая ногами, рядом с ним что-то мелькнуло – это Розалинда безупречной «ласточкой» пронеслась вниз, в прозрачную воду.

– После этого мне, сами понимаете, тоже пришлось прыгать, я чуть не убился до смерти. Меня стоило похвалить уже за то, что я вообще решился. Больше никто из компании не пробовал. Так у Розалинды потом хватило нахальства осведомиться, зачем я во время прыжка пригнул голову. Это, видите ли, не облегчает дела, а только портит впечатление. Ну я вас спрашиваю: как быть с такой девушкой? Я считаю, это уже лишнее.