Все проводили уходящего Маркуса молчанием.

– Нет такого фильма, чтобы дал сейчас два миллиона валовых, – сказал Брейди.

– Нету, – подтвердил Пополос. – Никак нету, хоть ты бери их за шиворот и толкай на сеансы.

– Пожалуй, что и нет, – согласился Стар. Он сделал паузу, как бы приглашая всех слушать. – Думаю, большой прокат сможет дать миллион с четвертью. Максимум же по стране – миллиона полтора. И четверть миллиона от проката за границей.

Опять молчание – на этот раз недоуменное, слегка растерянное. Стар повернул голову к официанту, попросил соединить его с секретаршей.

– Но смета как же? – спросил Флайшэкер. – Расход по смете, как я понял, миллион семьсот пятьдесят тысяч. И эту же цифру, я слышу, составит приход. Где же прибыль?

– Я и на эту цифру не рассчитываю, – сказал Стар. – Уверенно рассчитывать можно лишь на полтора миллиона.

Тишина напряглась – принцу Агге слышно было, как с чьей-то замершей в воздухе сигары упал на пол серый нарост пепла. Флайшэкер, с застывшим на лице изумлением, открыл было рот снова, но тут Стару подали через плечо телефонную трубку.

– Ваша секретарша, мистер Стар.

– Да, да. Алло, мисс Дулан. Я насчет Завраса. Я пришел к выводу, что это подленькая сплетня, – голову готов прозакладывать… А, вы уже связались с ним. Хорошо… хорошо. Сейчас надо действовать так: пошлите его сегодня же днем к моему окулисту – к доктору Джону Кеннеди, – пусть засвидетельствует письменно, и надо будет сделать фотокопии – понятно?

Он отдал трубку и разгоряченно повернулся к сидящим.

– Наверно, и до вас доходили слухи, будто Пит Заврас слепнет?

Двое-трое кивнули, но остальных безраздельно занимало другое: неужели Стар допустил в своей смете просчет?

– Чистой воды брехня, – продолжал Стар. – Пит говорит, ему ни разу в жизни не приходилось обращаться к окулисту. Он понятия не имеет, почему студии перестали его брать. Кто-то по злобе или просто так наболтал – и Пит уже год без работы.

Послышался стандартно-сочувственный бормоток. Стар расписался на поданном счете и сделал движение, чтобы встать.

– Прошу прощенья, Монро, – заговорил Флайшэкер настойчиво; Брейди и Пополос сидели наготове. – Я здесь на Побережье новичок и, быть может, не уловил всех импликаций и коннотаций. – Он произнес это скороговоркой, но жилки у него на лбу гордо вспух ли – знай, мол, воспитанников Нью-йоркского университета. – Так ли надо вас понимать, что вы заранее рассчитываете на убыток в четверть миллиона?

– Фильм ведь не кассовый, а престижный, – возразил Стар невинным тоном.

Присутствующие начали уже понимать, куда гнет Стар, но все еще надеялись, что это розыгрыш, что на самом деле Стар рассчитывает на доход.

Никто, будучи в здравом уме…

– Мы два года уже даем сплошной «верняк», – сказал Стар. – Пора и убыточную картину сделать. Отнесем ее в графу расходов на престиж – она привлечет нам новых зрителей.

Кой-кому все еще казалось, что Стар считает постановку авантюрой, но с шансами на прибыль. Однако Стар тут же рассеял иллюзии.

– Убыток обеспечен, – сказал он и встал, слегка выпятив подбородок и блестя, улыбаясь глазами. – Будет чудом большим, чем с «Ангелами ада», если нам удастся хотя бы вернуть свое. Но у нас перед зрителем нравственный долг, как неоднократно заявлял Пат Брейди на обедах Академии киноискусства. Включение убыточной картины оздоровит план постановок.

Он сделал приглашающий кивок принцу Агге, и тот не мешкая откланялся, стараясь напоследок оценить впечатление, которое произвели на всех слова Стара. Но ничего нельзя было прочесть в глазах – они были не то чтобы опущены, а устремлены горизонтально и невидяще куда-то поверх скатерти и учащенно мигали, и не было слышно ни звука.

Выйдя из комнаты, Стар с Агге прошли краем главного обеденного зала. Принц Агге приглядывался с жадностью. Зал пестрел цыганками, горожанами, военными – в бакенбардах, в галунных мундирах Первой империи. С расстояния казалось, это дышат и движутся люди, жившие сто лет назад, и Агге подумал: «Забавно бы поглядеть на статистов, переряженных нами, нынешними, в каком-нибудь будущем историческом фильме».

Но тут он увидел Авраама Линкольна и сразу посерьезнел. Детство принца совпало с зарей скандинавского социализма, когда биографическая книга Николея о Линкольне была в большом ходу. Принцу внушали, что Линкольн – великий человек, достойный восхищения, и Агге терпеть его не мог, навязанного в образцы. Но теперь Линкольн сидел за столиком, положив ногу на ногу, – добродушное лицо нагнул к обеду ценой в сорок центов, включая десерт, а на плечи накинул свой плед в защиту от вентиляторных сквозняков, – и теперь принц Агге, добравшийся до сокровенной Америки, глядел во все глаза, как турист в музее. «Так вот он, Линкольн». Стар отошел уже далеко, оглянулся на Агге, а тот все медлил и глядел. «Так вот она, американская суть».

Неожиданно Линкольн взял с тарелки треугольный кусище торта, сунул себе в рот, и, слегка оторопев, принц Агге поспешил за Старом.

– Надеюсь, вы находите здесь то, чего ищете, – сказал Стар, чувствуя, что уделил принцу недостаточно внимания. – Через полчаса у меня просмотр текущего съемочного материала, а потом милости прошу на все площадки, где вы хотите побывать.

– Я бы предпочел побыть при вас, – сказал Агге.

– Сейчас взгляну, что меня тут ожидает, – сказал Стар. – Мы еще встретимся попозже.