Зато захват Ливонии казался столь близким и желанным. Каменные крепости, ранее неприступные, с появлением в Московском государстве мощной артиллерии уже не казались непреодолимым препятствием. Прибалтика была богатой, хорошо изученной, с наличием мощного опорного пункта на ее границах — Пскова. Вассальная же зависимость Ливонского ордена от императора Священной Римской империи была номинальной, и опасность неожиданно сойтись с этим сильным, но весьма далеким противником, практически исключалась.

Поколебавшись между южным и западным направлением, Кремль выбрал запад.

Пожалуй, единственным недостатком в этих расчетах было то, что резкое усиление военной мощи Московского государства вызвало страх у всех соседних держав. Средневековая дипломатия во многом напоминала детскую игру «царь горы», где все страны, казалось бы несовместимые, часто объединяются против «царя» — ну хотя бы к тому моменту, пока «царь» не будет спихнут с вершины.

Так случилось и на этот раз.

В учебниках истории целью Москвы в Ливонской войне объявляется приобретение жизненно необходимого выхода к Балтийскому морю (интересно, как жили столетия до это и не умерли?). Заявление рассчитано на людей легковерных, внушаемых, невнимательных и без склонности к каким-либо размышлениям (т.е. на тех же детей и инфантильных взрослых). Стоит лишь глянуть на карту, где обозначены границы Московского государства до начала Ливонской войны, чтобы понять лживость этих объяснений.

Правда, некоторые историки признают, что «…России принадлежал небольшой отрезок балтийского побережья, от бассейна Невы до Ивангорода. Но он был стратегически уязвим, и там не имелось ни портов, ни развитой инфраструктуры. Так что Иван Грозный надеялся воспользоваться транспортной системой Ливонии. Он считал ее древнерусской вотчиной, незаконно захваченной крестоносцами» [95] . Это более похоже на правду. Кстати, тот «небольшой отрезок балтийского побережья», который так не устраивал царя Ивана Васильевича Грозного, ныне почему-то устраивает руководство Российской Федерации — страны, претендующей на мировое лидерство и являющейся ведущей державой региона. А Петр I о таком «небольшом отрезке» перед началом Северной войны мог только мечтать (правда, мечты Петра Алексеевича существенно изменились к концу царствования, но тем не менее). Да, «там не имелось ни портов, ни развитой инфраструктуры». Что поделаешь, за семьсот лет Рюриковичи, которые вышли в Русь именно из Новгородской земли, как-то не успели построить приличный порт в устье Невы — несмотря на то, что там не раз проливалась русская кровь. При последнем Рюриковиче и этот «небольшой отрезок балтийского побережья» будет утерян на столетие. Но это будет позже.

Однако каков царь Иван Васильевич! Поняв, что «там не имелось ни портов, ни развитой инфраструктуры», он, тем не менее, догадался, что если «там» нет, то «вот там» оно таки есть!

Война с Ливонией началась более чем успешно. В скором времени ливонские войска были разгромлены, а значительная часть городов (Нарва, Нейгауз, Дерпт, Феллин и др.) захвачена. Последний магистр Ливонского ордена Кетлер, осознав беспомощность ордена перед Московским государством, отдался на милость братьев по вере — Литвы и Польши, сам приняв светский титул герцога курляндского.

У царя Ивана IV в руках был большой кусок Ливонии; «яблоко раздора» — Дерпт (Юрьев) — был возвращен под власть Рюриковичам; через порт Нарву началась оживленная торговля с европейскими странами. Кажется, что это более чем успешный итог войны.

Но осознание того, что Польша и Литва получили по такому же куску Ливонии, при этом ни разу не взмахнув саблей, приводила Ивана Васильевича в бешенство. Он вел себя как лев, который не подпускает стаю гиен к добыче. Но гиены все равно свое возьмут — однако царь московский об этом не знал.

Вспыхнула новая война за «ливонское наследство» — уже с Литвой. Поначалу и эта война складывалась для царя Ивана успешно. 15 февраля 1563 г. был взят Полоцк. Литовцы запросили мира, соглашаясь отдать Полоцк и признать недавние завоевания Московского государства в Ливонии. Но на что не могли пойти литовцы — так это на передачу Риги московскому царю. Через Ригу осуществлялась торговля хлебом Великого княжества Литовского с Европой, и владение Ригой было для литовцев, как бы сказали ныне, «жизненно важным интересом».

Но и этот компромисс не устроил московского царя. Потерпев несколько локальных неудач, Ивана IV заключает с Великим княжеством Литовским перемирье (но не мир!), а сам начинает новую кампанию — уже против Швеции (?!).

Все это происходит на фоне усиливающейся активности Крымской орды, которая организует постоянные набеги на земли Московской Руси (понятно, что науськивали крымчаков литовцы и поляки). Вообще, за 24 года Ливонской войны (1558—1583) 21 год отмечен крымско-татарскими нападениями [96] ; нет указания на татарские нападения лишь в 1566, 1575 и 1579 гг. Частые татарские нападения, естественно, отвлекали часть московских войск с прибалтийского театра военных действий.

Понимал ли царь Иван, что надвигается крымская угроза? Думается, понимал — и даже пытался исправить положение. Но делал он это с грациозностью бегемота в посудной лавке, не в меру усугубляя и без того тяжелое положение.

Завоеватель Казани и Астрахани в грамотах своих к крымскому хану уже не хотел употреблять прежних почтительных выражений, писать «челобитье». Теперь свои грамоты к хану московский царь начинал так: «Божиею милостию великого государя царя и великого князя Ивана Васильевича всея Руси, московского, новгородского, казанского, астраханского, немецкого и иных — Великие Орды великому царю, брату моему Девлет-Гирею царю с поклоном слово».